XV легион

Таверна стояла у самой дороги – низенькое розовое здание со всякими хозяйственными пристройками, обнесенное каменной оградой. У высоких ворот, в которые мог свободно въехать нагруженный соломой воз, в стену была вделана мраморная вывеска. Она гласила: «Здесь Меркурий предлагает путнику добрый профит, а хозяин сей таверны – обильный харч и покойный ночлег».

Двор был полон повозок, у ясель стояли кони и мулы. Всюду бродили люди, как муравьи в разворошенном муравейнике, встревоженные событиями на Дунае. В воздухе чувствовалась та особенная тревога, которая в дни народных бедствий, катастроф или войн разгоняет ежедневную скуку, как вином опьяняет людей ожиданием опасностей и перемен, заставляет много говорить, размахивать руками, восклицать.

Содержавший таверну отставной солдат Дурк не спал третью ночь, едва успевая принимать постояльцев, беженцев из Карнунта и несчастной Аррабоны, сдирая с них по случаю военных обстоятельств три шкуры. Его жена, необыкновенно румяная женщина, рассчитывалась у ворот с отъезжавшими постояльцами. Путник в плаще с капюшоном ковырял в зубах зубочисткой, второй, может быть раб, держал на поводу двух коней в серых яблоках.

– Значит, за сено асс, – загнула хозяйка один палец.

– Ладно, – равнодушно согласился клиент.

– За хлеб и за пирог с потрохами четыре асса.

– Это дорого.

– Ничего не дорого. Пирог был отличный. В Риме такого не найдешь. Да за девочек тридцать ассов...

Человек в капюшоне улыбнулся приятным воспоминаниям и вынул кошелек с деньгами.

Со двора доносился невыносимый визг свиньи. Мажорные взвизги сменялись теплым грудным хрюканьем, потом переходили в какой-то трагический вой, и снова все покрывалось душераздирающим визгом. Огромная свинья лежала на земле со связанными ногами, билась в тщетной попытке освободиться от пут, морщила свой жалкий и влажный рот. Это было предчувствие непереносимого расставания с прекрасным миром теплой грязи, дынных корок и не сравнимых ни с чем помоев. Тут же пылал костер, чтобы опалить щетину животного. Подручный Дурка, низколобый, обросший волосами, дикого вида человек, беглый солдат или гладиатор, точил на камне кривой нож.

– А вот я тебя сейчас ножом по шейке, по шейке, – сладострастно повторял он и пробовал острие ножа на ноготь.

Аврелий Виргилиан доехал до Саварии на почтовой тележке благодаря любезному разрешению Макретиана. В пути не было ни отдыха, ни ночлега. Виргилиан сравнительно легко перенес эту скачку, но увязавшийся в путешествие Скрибоний Флорин проклинал и день, и час, когда он попросил Виргилиана взять его с собой. Только в Саварии они нашли более или менее удобную повозку и добрались до харчевни Дурка. Дальше путь для гражданских лиц был закрыт. Уже ходили слухи, что варвары отброшены назад, за Дунай, говорили о кровопролитном сражении, называли тысячи убитых, но почему-то на большой дороге еще стояла военная застава. Виргилиан решил, в ожидании дальнейших событий, остановиться в харчевне. Повозка въехала во двор как раз в тот момент, когда хозяйка получила от постояльца в капюшоне причитавшуюся ей плату. На дворе визжала свинья.

В грязной и темной таверне, набитой беженцами из Аррабоны, застрявшими в пути торговцами и военными, на очаге горел огонь. Путники протянули к нему застывшие на ветру руки. Вверху, под почерневшим от дыма потолком, висели связки чеснока, круги колбас и копченые рыбы. Клиенты сидели за грубыми столами и пили вино. Другие ели мясо или хлеб с медом, пирожки и вареные яйца. Люди приходили и уходили, скрипела дверь, от разговоров и криков стоял сплошной гул, как на форуме, звенели монеты.

Хозяин харчевни, сообразив, что он имеет дело с богатыми путешественниками, отвел Виргилиану и его спутнику собственное помещение, отделенное от общей залы дырявой засаленной занавеской. Через нее отлично были слышны разговоры. Какой-то пьяненький сенатский отставной писец, как это можно было понять из его разглагольствований, увещевал сидевших за столом угостить его вином.

– Друзья мои, – надрывался он, нелепо размахивая руками, – наши победоносные легионы изгнали врагов отечества, а вы скупитесь на чашу вина для бедного служителя сената.

– А ты причем тут, пьянчужка? – смеялись присутствующие.

– Низкая чернь, – негодовал старик, – вас еще не было на свете, а я уже записывал речи великого августа Марка Аврелия. В сенате, когда он отправлялся на войну с маркоманами. Я видел своими глазами славу Рима! Жалкие торгаши!

Старик бил себя в грудь кулаком и плакал пьяными слезами. Пьющие вино смеялись над его горем. За соседним столом мрачный меркатор жаловался:

– На что нам надеяться? Вот, например, я. Вез сто модиев перцу, чтобы продать его с приличным барышом в Карнунте или в Виндобоне. А тут задержка в пути. Кто мне возместит убытки? Ведь это же разорение! Третий день сижу в этой паршивой харчевне, проедаю и пропиваю деньги...

Седобородый колон сочувственно кивал головой:

– А наши нивы? Кто заплатит нам за потоптанные нивы, за порубленные виноградники?