XV легион

В начале третьего века церковь волновали гностические туманы и непостижимые догматы о единстве Бога и о божественности Христа. Простые люди относились к этим проблемам довольно равнодушно, образованных очень волновал вопрос, как соединить троичность с единством Бога...

Но даже простодушные люди попадали в сети привлекательных теорий. Где-нибудь в укромном амбаре, в придорожной харчевне или на базаре люди слушали бродячих проповедников, приверженцев странных и таинственных сект, внимали трудно понимаемым словам о Логосе, о модусах и ипостасях. В легионных лагерях, в преториях и даже во дворцах августов новые восточные культуры, христианство, митраизм, мистерии древнего Египта проникали сквозь стены, бороли светлых олимпийцев, преданных философами. В этом соку варился, кипел негодующий ум Ипполита.

Он прошел по улице, недовольный уже тем, что пришлось явиться в вертеп приносителей жертвенного мяса. Но только здесь можно было купить книгу Филострата, которая его интересовала с полемической точки зрения. За этой книгой явился и Каллист.

В лавке, кроме самого хозяина, «оглашенного», то есть готовящегося к крещению, но читавшего с одинаковым удовольствием Лукиана и «Деяния апостолов», за прилавком, заваленном книгами, сидели Минуций Феликс, Скрибоний и Геродион, сириец, писец из оффиции общественных дорог, но составлявший в часы досуга истории августов и поэтому всюду совавший свой длинный нос, ловивший на лету сплетни и рассказы очевидцев. Виргилиан брал с полок книги, Скрибоний перечитывал редкий список Филона Библосского.

Каллист ушел с хозяином в заднюю комнату, где скрипели тростником три переписчика-каллиграфа, пошептался о чем-то с хозяином и вышел, не глядя на присутствующих.

– Кто это? – спросил Виргилиан.

– Каллист, – ответил ему Минуций Феликс, тайный христианин, не порвавший с миром эллинского просвещения, не гнушающийся общества язычников, постоянный посетитель либрарии и друг Виргилиана.

Феликс держал в руках новое издание «Диалога с Трифоном». Виргилиан оставил полки и присел к Феликсу.

– Что это за сочинение? – спросил он.

– Ценный христианский трактат. Ты не просвещен, Виргилиан, светом истинной веры. Но разве ты не чувствуешь дуновения новых времен? Это витает в воздухе. Читай защитников веры. Тогда многое тебе станет ясным.

Но подошел Геродион и прервал беседу. В это же самое время в либрарию вошли Цецилий Наталис и Октавий, африканские купцы, не чуждые просвещению.

– Ну, как вы добрались домой? – спросил Наталис.

Вчера вся компания была в Остии. Закончив благополучно торговые дела и продав выгодно три корабля оливкового масла, Октавий Януарий предложил друзьям провести день на берегу моря, подышать морским воздухом, побеседовать о более интересных вещах, чем прозаические оливки. Приглашены были сограждане Октавия по Цирте Нумидийской Цецилий Наталис и Минуций Феликс, который, в свою очередь, пригласил Виргилиана. Это о вчерашней беседе намекал Феликс, говоря Виргилиану о дуновении новых времен. Увидев Цецилия и Октавия, Виргилиан вспомнил о скандале на остийском пляже.

Тирренское море сияло. Линия песчаного пляжа, над которым кружились чайки, уходила до самого Анциума. Друзья медленно шли по берегу. Торговая суета Остии осталась позади. Слева тянулись в лавровых садах последние виллы, розовые, белые. Мальчишки, вероятно, дети тех рыбаков, что уходили в море с сетями, бросали в море плоские камушки, стараясь сделать возможно большее количество кругов на воде, кричали и награждали рукоплесканиями удачника. Было в этой сценке что-то радостное, гомеровское.

Проходя мимо морского святилища, перед которым стояла статуя Сераписа с корзиной на голове, символизирующей земное плодородие или эфир небесных сфер, Цецилий остановился и послал благостному богу воздушный поцелуй. Октавий не выдержал и фыркнул. Минуций Феликс заметил сценку и улыбнулся.

Они шли с Виргилианом позади. Виргилиан с любопытством присматривался к компании. Все трое были африканцы, смуглые, курчавые, огненноглазые. Цецилий Наталис, богатый человек из Цирты, занимавший в родном городе неоднократно общественные должности, воздвигнувший там статуи императора, храмы, триумфальную арку, устроивший однажды такие игры, что о них помнили целый год, наезжал в Рим довольно часто, добиваясь зачисления в сенат. Был он почитателем олимпийцев, но водил дружбу и с христианами, каким был, например, его друг Октавий, и названия воздвигнутых им статуй свидетельствовали о его склонности к абстракции. Одна из статуй была посвящена «Безопасности века», другая «Снисходительности господина нашего», третья «Добродетели».

– Ты не должен презирать богов, – неожиданно обернулся Цецилий к другу, – я знаю, что ты принадлежишь к секте, но разве мы с тобой не друзья? Я уважаю твои убеждения. Почему же ты не можешь уважать моих?

По всему было видно, что он был крайне раздосадован поведением Октавия.