XV легион

Молодой варвар, тот самый, кого заметила у цирка Соэмия, лежал на соломе и не слушал рассказы Юлиана. Фырканье лошадей, запах навоза и соломы напомнили ему дом, варварскую деревушку за Дунаем, где он вместе с другими отроками охотился на лисиц и смотрел, как девы водили хороводы под дубами. Понукаемый Юлианом, он встал и пошел со старичком в дальний угол. При свете фонаря его товарищи видели, как евнух в чем-то убеждал варвара, хихикал, закругленными движениями рук показывая формы женского тела. Потом оба вышли из конюшни и направились по темным улицам.

Варвар плелся за старичком и удивлялся своей судьбе. После хижин под соломенными крышами Рим казался одним сплошным сном. Жизнь в Риме походила на сказку. Ему вспомнилось дорогой, как мать пекла хлебцы с медом диких пчел, как она рассказывала ему про хитрую лису, про мохнатого медведя, который вечно оставался в дураках, про голубое море, а за бревенчатой стеной хижины падал снег, выли волки. Иногда приходили к ним скупщики мехов, и старики торговались с ними, показывая на пальцах цены и количество шкур. От них он впервые услышал о Риме. А потом схватка в овраге, плен, цепи, рабство, служба в центурии городской стражи...

Соэмия уже ждала с нетерпением посетителя. Она любила дарить любовь мускулистым центурионам, атлетам, цирковым возницам. Было сладко валяться где-нибудь на соломенной подстилке, в дешевой гостинице или на чердаке у бедного поэта, где мыши шуршат в углу прошлогодними стишками...

Евсений втолкнул молодого солдата в залу и хихикнул:

– Привел...

Соэмия улыбнулась. Варвар смотрел на нее, как смертные смотрят на богиню. Полуодетая, она лежала на ложе, подпирая подбородок руками. Рядом на столике стояли сосуд с вином, две чаши, яблоки и гранаты. Евсений с шумом задернул завесу и удалился в свою каморку, к своим мечтам кастрата. Варвар все смотрел на женщину. Соэмии казалось, что от него пахнет конюшней.

– Ну? – сказала она.

Варвар молчал.

– Что же ты стоишь, как пораженный громом? Хочешь выпить чашу вина?

Делия Тибулла поселилась с Виргилианом в доме, снятом у сенатора Квинтилия Готы, который удалился из Рима в деревню, потрясенный открывшейся изменой жены. Владельца мастерской погребальных урн окончательно замучили геморрои, и он не помышлял больше о женщинах. У каждого были свои заботы и свои несчастья.

После памятной ночи, проведенной с Делией в грязной гостинице у садов Мецената, Виргилиан понял, что не может расстаться с этой женщиной. Он сам не знал, почему. Раньше он так легко бросал любовниц. От Грацианы осталось грустное воспоминание о единственном поцелуе, память о том мгновении, когда он держал в руке ее маленькую крепкую, точно мраморную, девичью грудь, и больше ничего. Ничего не стоило ему покинуть Соэмию, бежать от ее чувственности, воспользовавшись первым предлогом. Ничего не осталось в сердце от тех прелестных египетских красавиц с миндалевидными глазами, с которыми он катался на барке по Нилу, совершая поездки в Каноп, где в гостиницах на берегу канала звенела музыка флейт. Ни от прелестной Псекас, игравшей на арфе, ни от нежной поэтессы Скафионы! А Делия приворожила его к себе.

Они проводили целые дни вместе, читали, спорили о стихах, которых Делия была великая любительница, мешали стихи с поцелуями. Иногда они отправлялись куда-нибудь на прогулку, чаще всего на Аппиеву дорогу, где модники и модницы показывали свои драгоценные экипажи и носилки – паланкины, где был тот особый мир сплетен, любовных интриг и новостей, в котором римские матроны чувствовали себя, как рыбы в воде. Но сплетни, новости и стихи поэтов, менее известных, чем беговые лошади, мало волновали Виргилиана.

Наслушавшись о талантах мима Пуберция, от которого были без ума посетительницы театров, Виргилиан отправился однажды с Делией посмотреть на пантомиму «Яблоко Париса».

Театр Помпея был переполнен. Среди колонн портика, замыкавшего с задней стороны оркестр, суетились рабы, заканчивая постановку декораций. Сцена изображала гору Иду, у подножия которой стояли деревья с позолоченными листьями, струился настоящий ручей.

Под звуки невидимой музыки появилось стадо овец. Их гнал, играя на цевнице, Парис-Пуберций. Зрительный зал замер от волнения.

– Настоящий Парис не был бы прекраснее... – шептала соседка Делии, обмахиваясь веером.

– Смотрите, Меркурий...

Из облаков спускался на незримом канате лукавый бог. Появились три богини-соперницы. К ногам полуголой Венеры жались дети, наряженные амурами...

Делия скучала. Сколько раз она видела эту классическую сцену, эти пышные декорации и разноцветные огни, сама танцевала среди барашков!

– Уйдем? – предложила Делия.

Они ушли, не досмотрев пантомиму до середины.

Однажды они отправились в гости к Эридию Веспилону, другу Виргилиана, в Тускулум. Веспилон, поэт и историограф, давно бросил писать стихи и посвятил свою жизнь сельским удовольствиям, разводя салат и огурцы. Его уединение разделяла верная Секундилла.

Веспилон встретил друга с распростертыми объятиями и тотчас повел гостей показывать свои владения.