XV легион

Как можно было и ожидать, легионы, пользуясь удобным предлогом, возмутились. В лагерях произошли возмущения, солдаты расправились с ненавистными центурионами, разграбили легионные склады, упились вином. Невыносим был гнет этого больного человека, полубезумца и комедианта, у которого гениальные планы мешались с бредовыми мечтами, а минутные капризы сулили тысячам людей, повинным только в том, что подвернулись в дурную минуту, смерть, гибель и разорение. Сколько раз в цирке только потому, что в ристаниях побеждала квадрига противной зеленой партии, он вызывал смятение, избивая ненавистных крикунов как государственных преступников. Сколько голов упало под топором палача только потому, что императору нужны были деньги для очередных подачек преторианцам или скифским телохранителям. Мерзкая система доносов, подслушивания, соглядатайства опутала всю республику. Весь мир вздохнул с облегчением, когда из города в город, из селения в селение, с корабля на корабль, из уст в уста стала распространяться весть о его жалкой гибели. Во всем мире не нашлось ни единой слезы, чтобы оплакать его смерть, и было что-то трагическое и страшное в этом одиночестве, подобном одиночеству Геркулеса. Кому-то надо было взвалить на свои плечи все заботы республики, и, движимый честолюбием, случаем, Судьбой, Каракалла сыграл, как наемный актер, свою краткую роль в императорском пурпуре.

Три четверти сенаторов были на Востоке. Каракалла всюду таскал их с собою, не решаясь оставить в Риме такую влиятельную коллегию. Вечером того же дня они собрались в одной из базилик Эдессы, чтобы решить вопрос о заместителе Антонина. Базилика по распоряжению была окружена когортами Второго парфянского легиона, который предал своего господина. Легион, подкупленный агентами Макрина, требовал для него императорского пурпура. Единственным соперником для последнего являлся Адвент, популярный среди легионов своими победами и демократическим солдатским происхождением. Но старый солдат решительно отказывался от императорской власти, ссылаясь на свои преклонные годы, а главным образом потому, что не обладал достаточным воображением, чтобы представить себя во главе республики, богом, преемником столь славных мужей, как Траян и Аврелий. Сенаторы в полной нерешительности отложили выборы, потому что окружавшие базилику солдаты не проявляли большого энтузиазма в своей поддержке кандидатуры Макрина. Сам Макрин колебался, принимать ли ему высшую власть в республике, имея пред глазами участь Каракаллы.

Виргилиан видел, как скифы убили Ретиана и трибунов, сходил посмотреть на тело Марциала, брошенное в песках на добычу шакалам. Какие страницы для его будущей книги, какие подробности! На его глазах скифы соорудили из своих длинных пик носилки и, подняв на плечи тело императора, понесли его в Эдессу. Все двинулись за ними толпой, кроме тех, что попрятались в страхе за свою жизнь. Гельвий Пертинакс, великий насмешник, не щадивший самих богов, шепнул Виргилиану:

– Увы, погиб второй Геракл, но не в огне, не на поле брани, а в отхожем месте.

– Еще неизвестно, чем все это кончится.

– Кончится тем, что выберут нового августа, этакого полубога, вроде не очень твердого в орфографии Адвента или хитрую лису Макрина, и все пойдет своим чередом. Кому сенаторскую тогу, кому право трех детей[42], кому тепленькое местечко в ведомстве продовольствия, и все будут довольны. Много ли надо человеку?

– Дело не в тепленьком местечке, а в судьбах Рима, – мрачно заметил шедший рядом Корнелин, которого всегда раздражали хорошо подвешенные языки всяких риторов, поэтов и эпистоляриев.

– Это если выражаться высоким стилем, – обернулся с улыбкой Пертинакс, – а в сущности все сводится к тому, чтобы урвать кусочек мясца на этом пиру богов, который называется владычеством над всем миром, от Эфиопии до Скифии.

– Это вроде из области высокого стиля, – сказал Виргилиан. – Ни для кого не секрет, что скифы и эфиопы постольку считаются с Римом, поскольку им выгодно с нами торговать. Никаких легионов не хватит на их укрощение.

– Так в этом же и есть назначение Рима: дать мир всему миру, – не без торжественности заявил Корнелин. – Рим должен править землей для общего блага.

Гельвий Пертинакс поморщился.

– Только не думай, что Рим – это Рим на Тибре. Рим уже не географическое понятие, а воплощение некой идеи. С такой поправкой я принимаю твои слова.

Корнелин вспомнил подобные же слова врача Александра и удивился.

– А, собственно говоря, в чем заключается благо, которое несет народам Рим? – не выдержал Виргилиан. – В том, что удобно стало торговать? Подумаешь, какая радость! Еще несколько ростовщиков построят себе по дворцу...

– Строят не только ростовщики, строит и республика, – заметил Корнелин.