Мэтр Жоли покраснел от сдерживаемых эмоций и явного унижения, потом побледнел, но в ответ лишь коротко кивнул и уселся обратно на скамью. Мартель смотрел на него с легкой иронией во взгляде.
— В качестве представителя следственной и обвинительной палаты выступает мэтр Мартель, — продолжил, как ни в чем не бывало, секретарь. — В качестве защитника — мэтр Жоли.
Когда со вступительной частью было покончено, судья взмахнул рукой, дозволяя стороне обвинения начинать, но его опередил королевский следователь.
— Ваша честь, г-н судья, дозвольте мне перед началом моей речи коротко переговорить с обвиняемым г-ном де Брасом, — неожиданно и для меня, и для мэтра Жоли, и, кажется, для самого судьи попросил Мартель.
Судья кивком дозволил и Мартель быстрым шагом подошел к клетке, я приблизился к нему с другой стороны решетки, никто не мог слышать наш разговор, тем более что Мартель заговорил быстрым шепотом:
— Послушайте, де Брас, мне тут передали вчера вашу версию убийства старины Морти, и я не поленился ее проверить. Кажется, вы оказались правы, его явно отравили, и сделать это могли лишь крысоловы. Они уже объявлены в розыск, но пока не схвачены. Впрочем, это дело времени. Хочу поблагодарить вас за помощь, ваш незаурядный ум мог бы изрядно нам помочь в дальнейшем, но, к сожалению, обстоятельства складываются так, что вам будет вынесен весьма жесткий приговор, и ваш защитник ничего не сможет поделать, как бы он ни старался. Скажу по секрету, за вас просили милости на самом высочайшем уровне, но Его Величество наотрез отказал. Очень уж зол он из-за смерти своего мушкетера. Они для него, как дети. Приговор уже подписан, все это представление лишь формальность. Крепитесь, рад был нашему короткому знакомству…
Выдав всю эту информацию и не дожидаясь моего ответа, Мартель вернулся на свое место. Я же задумался. Главный вопрос: кто просил за меня? У де Браса не было сильных покровителей в Париже. С другой стороны, я еще очень многое не мог восстановить из его памяти. Крайне любопытная информация! Тем более, Мартель сказал, что просящий был не из рядовых, а «самого высочайшего уровня»…
— Теперь мы можем начать, г-н обвинитель? — с ехидством поинтересовался судья.
— Прошу простить меня, ваша честь, за задержку. Я начинаю. Итак…
Далее в течение десяти-пятнадцати минут мэтр Мартель изложил в подробностях суть дела, обвинив меня в нарушении королевского эдикта, выраженного в участии в дуэли, повлекшей за собой смерть г-на де Латра. Судья, слушая речь стороны обвинения, откровенно скучал, временами позевывая. Он явно хотел закончить все поскорее, его правая рука нервно подергивалась, цвет лица был нездоровый, я и сделал вывод, что ему срочно нужно похмелиться. От невозможности сделать это в данный момент, судья злился. Ничего хорошего мне это не сулило. Нет более злобного и нетерпимого человека, чем страдающий похмельем алкоголик.
Наконец, мэтр Мартель закончил свою речь, потребовав в конце смертной казни через отсечение головы. Фраза «Увидеть Париж и умереть» заиграла для меня новыми красками.
— Стороне защиты есть что сказать? — с тоской во взгляде спросил судья, явно надеясь, что мой адвокат промолчит. Но не на того напали!
— Конечно, ваша честь! — Мэтр Жоли вскочил на ноги и тут же натянул на голову шляпу. Это считалось здесь символическим выражения свободы защиты. Вообще, время прений сторон было не ограничено, хотя правила и предписывали адвокатам говорить кратко и не более двух раз за заседание.
— Начинайте…
— Ваша честь, уважаемая сторона обвинения, первым делом хочу заявить вам, что случившееся происшествие никак не подпадает под королевский эдикт от 6 февраля 1626 года, потому как не является «дуэлью».
Удивился не только я. Мэтр Мартель широко распахнул глаза, солдаты, охранявшие зал, изумленно переглянулись между собой, и даже судья отвлекся от мыслей о выпивке и вперил свой взгляд в адвоката.
— И чем же, позвольте поинтересоваться, является сие происшествие, если не наглой и преступной дуэлью?
— Сие происшествие является битвой или, если позволите, сражением! — звонким голосом, подчеркивая каждое слово, заявил мэтр Жоли.
На целые полминуты в зале воцарилась абсолютная тишина. Каждый присутствующий пытался осмыслить вышесказанное.
— Извольте объясниться, г-н защитник. Суду непонятны ваши сентенции.