XVII. Грязь, кровь и вино!

Было ему сорок четыре – сорок пять лет, он был еще относительно крепок, но больше духом, чем телом. С детства кардинал отличался крайне слабым здоровьем, и всю жизнь мучился от ряда болезней: постоянные приступы мигрени выматывали его, его тело было покрыто гнойниками, он страдал от малярии и жестокого геморроя. И лишь стальная воля заставляла его работать, несмотря на изнурительные боли. Из-за своей худобы и привычки держаться прямо, словно палку проглотил, он казался выше, чем был на самом деле. Высокий лоб и внимательные глаза – признак ума, острая бородка и нос с горбинкой показывали волевую натуру. И только в некоторые моменты аскетичное лицо кардинала слегка кривилось, выдавая его хроническую усталость. Одет Ришелье был в привычную красную сутану с белым воротником и увесистым католическим крестом на груди, висевшим на золотой цепочке, и традиционную круглую кардинальскую шапочку красного цвета.

Король не ждал его в этот час, поэтому был весьма удивлен, но увидев мрачное и крайне серьезное лицо кардинала, сразу насторожился.

– Господа, – обратился Людовик к собравшимся в кабинете, – прошу вас оставьте нас с Его Высокопреосвященством наедине.

Никто и не подумал спорить, хотя в сторону кардинала полетело множество недовольных взглядов. Дворцовые игры за влияние на короля велись постоянно и не прекращались ни на минуту.

– Ваше Величество, – начал Ришелье, как только кабинет опустел, – все произошло именно так, как вы и предполагали.

– Да что вы говорите? – удивился Людовик, не совсем сообразивший, о чем, собственно, идет речь.

– Помните, с неделю-другую назад вас просили милости для одного дворянина, прибывшего к нам из Наварры.

– Как же, как же, – оживленно закивал король, – это тот мерзавец, что убил моего мушкетера. Его имя…

– Шевалье де Брас, – напомнил кардинал. – Впрочем, это не важно. Главное, кто именно за него хлопотал и по какой причине вы отказали.

– Я помню. Мне прислал письмо Гастон. Среди прочего, он упомянул о скором суде над этим вашим де Брасом, и попросил по возможности оказать ему королевскую милость и оставить жизнь этому негодяю. Якобы семья сего де Браса в давние времена оказала многочисленные услуги моему деду и отцу. И я было согласился оказать подобную милость, несмотря на тяжесть совершенного преступления, когда вы…

– Когда я, узнав об этом, предостерег вас от подобного шага, – дополнил сказанное Ришелье.

– Да-да, теперь припоминаю, – чуть исподлобья взглянул на него король, – вы отсоветовали это делать, заявив, что все, что хочется моему дорогому братцу, вредно мне и короне.

– Ваше Величество, вы, как всегда, поступили крайне мудро и осмотрительно. К тому же ваш брат в последнее время зачастил с просьбами подобного рода. Я передал главному королевскому судье вашу святую волю, виновник происшествия должен был понести самое строгое наказание. Приказ был подписан. И вы знаете, что произошло?

– А что произошло? Мне никто не докладывал.

– Примерно час назад на малый зал дворца Консьержери было совершено нападение. Охрана оказала достойное сопротивление, двое моих гвардейцев ранены! К счастью, никто не убит. Так же пострадало несколько солдат.

– Что? – Людовик покрылся багровыми пятнами, как и обычно, когда приходил в неописуемую ярость. – Вы сказали, нападение?

– Да, вооруженный отряд выкрал шевалье де Браса и скрылся в неизвестном направлении. Я подозреваю заговор!

– Вы подозреваете?..

– Думаю, ваш брат как-то в этом замешан, иначе, зачем ему просить за преступника?

Людовик задумался. Он не был дураком и трусом, и, хотя иногда выглядел слегка заторможенным, в дворцовых интригах был докой. Силой воли он погасил внешние проявления гнева и приказал кардиналу тихим, едва сдерживаемым от эмоций, голосом:

– Любыми способами отыщите мне этого шевалье и всех, кто ему помогал. Бросьте их в пыточные камеры и узнайте, кто стоит за ними? И если они назовут имя Гастона или же моей матери… бог мой, я им не завидую…

Кардинал молча кивнул, развернулся и широким шагом покинул кабинет, прикрывая ажурным платком довольную улыбку.

* * *

Мне выделили просторную комнату в западном крыле замка и дали достаточно времени, чтобы привести себя в порядок. Прямо в комнату Перпонше вместе с местными слугами притащили большое деревянное корыто и достаточное количество теплой воды, и я чертовски рад был смыть с себя всю тюремную грязь, казалось, навсегда въевшуюся под кожу.

Блаженство!..

Главным атрибутом комнаты была кровать с откидывающимся пологом, стены были затянуты коричневой материей, сбоку стояли пара кресел и несколько стульев с подлокотниками, а в углу – шкаф из каштана, сбоку – небольшое бюро для работы с письмами.

За ближними портьерами что-то еле слышно зашебуршало. Крыса!

– Что, мерзавец, не проверил комнату? – я швырнул сапог на звук, но ни в кого не попал.

– Все проверю, ваша милость! Одно мгновение! – Пока я мылся, Перпонше жевал кусок хлеба и закусывал его чесноком, отчего по комнате разносился резкий запах. – Не извольте сомневаться! Всех тварюг изгоню!..

Я удовлетворился этим ответом, и вылез из корыта.