XVII. Наваррец

Лицо ведьмы в грязи, одежда — в помоях. Время от времени добрые сельчане кидали в нее объедками и камнями, кое-что пролетало сквозь деревянные прутья клетки и достигало цели. Ведьма злобно шипела, когда очередной огрызок или гнилая брюква разлетались об ее лицо, и сыпала проклятьями во все стороны, если доставалось камнем.

Странно, что рот ей не заткнули. Пары зубов у девицы не хватало, видно, выбили. Но повезло еще, что не передние. И лицо и тело в прорехах одежды были в синяках и кровоподтеках. Досталось ей знатно.

Но ведьма не сдавалась. Не было в ней смирения, одна гордыня. Я перехватил ее взгляд. Огонь и ярость! И голова гордо поднята, подбородок вверх.

Красивая баба!

Правильно говорил старик Задорнов, нет нынче в европах красивых женщин, всех повывела инквизиция, потому что все эти католические священники — педофилы и педерасты. А русские православные попы за красивую женщину сами кого хочешь прибьют. А тут на костер ее удумали. Дикари, право слово!

Я специально не прислушивался, но обрывки разговоров до меня долетали.

— Молоко скисло у коровы моей на той неделе! — обвиняющее выкрикивала толстая баба с мясистым лицом в уху сухонькому мужичку, который особо ее и не слушал. — Точно тебе говорю, она виновата! А еще я ее встретила днем раньше, а она посмотрела так странно, усмехнулась вроде, и дальше пошла. Сглазила, клятая! Тварь!

— Да корова твоя свежей свекольной ботвы наелась, вот у нее молоко и скисло, — негромко заметил мужичок, обращаясь даже не к своей собеседнице, а как бы в сторону.

Но баба услышала и взъярилась.

— Защищаешь ее? Драл ее поди, кобелина? Говорят, кто только ее не драл, всем давала, отказа не знала. Безотказная!

— Кто же это такое говорит? — удивился мужик. — Наоборот же, всех гнала, кто совался. Это каждый знает. Люди сказывали…

Но договорить ему не дали, к бабе на помощь пришло подкрепление в виде еще пары столько же массивных, крепких, как дубовые бочки, местных жительниц, которые на несколько голосов начали выкрикивать обвинения, апеллируя почему-то к мужичку, наверное, как к единственному, кто сказал хотя бы слово в ее защиту.

— Побойся бога! Жена мясника ребенка потеряла с месяц как. Кто виноват? Ясно дело ведьма!

— А вода в колодце протухла? Это как объяснить?

— А три овцы сбежали в лес и их там волки задрали! Что на это скажешь? Тоже случайность? Не думаю!

Мужик начал было объяснять, мол, мясник так лупил жену, что не удивительно, когда у той случился выкидыш, а в колодец кто-то крысу дохлую бросил, а овцы сбежали, потому как пастух налакался вина и уснул прямо в стогу сена. Но никто его не слушал. Против ведьмы выдвигали все новые и новые обвинения, одно краше другого. Ей приписывали и засуху прошлым летом, и чуму, что идет с юга, и даже связи с английскими протестантами!

С таким послужным списком было просто удивительно, что делала столь талантливая девушка в подобной дыре. Да ей место в Париже в свите Ее Величества, не меньше!

Тем временем запоры с клетки сняли и несколько дюжих мужиков вытащили ведьму наружу, тут же крепко стянув ей руки за спиной бечевкой.

Ведьма сопротивлялась, как могла, пыталась царапаться, кусаться, но силы были неравны. Кто-то отвесил ей крепкую оплеуху, и ведьма рухнула на колени, тряся головой и пытаясь хоть немного прийти в себя.

В один миг ее подняли на ноги и втащили на помост, быстро привязав к столбу.

В процессе ей досталась еще пара тумаков, а один из мужиков незаметно, как ему казалось, ухватил ведьму за зад, радостно при этом ухмыляясь.

Тот самый мужчина, который пытался защищать ведьму в словесной перепалке, горестно покачал головой и начал выбираться из толпы, двигаясь как раз в нашу сторону.

Когда он проходил мимо, я чуть склонился с седла и негромко спросил:

— Скажите, уважаемый, за что на самом деле ее жгут?

Он опасливо посмотрел на меня, но я широко улыбнулся и повертел между пальцами дублон.

Тогда он подошел вплотную и ответил тихим шепотом:

— Городскому голове отказала. Святому отцу отказала. Даже сеньору, говорят, чуть дом не сожгла, когда насильно ее умыкнул. Вот и злятся, ироды! Баба вдовья, заступиться некому. Мужа деревом прибило. Вдобавок, рыжая! Жаль ее, но сожгут…

Я бросил ему монету. Единственный защитник, поймав золотой и скорбно качая головой, быстро скрылся за углом.

Священник выступил вперед, встав напротив будущей жертвы, и скорбным голосом произнес:

— Все мы знаем о прегрешениях этой особы, поэтому долго говорить не буду. Ее преступления доказаны, и кара за них предусмотрена только одна — смерть! Огонь очистит ее грешную душу и приведет к Господу нашему Богу! Аминь!

— Аминь! — дружно выдохнули сельчане, синхронно перекрестившись.

— Поэтому тянуть нечего, пусть правосудие свершится! — приказал священник.

И тут же один из молодцов подпалил факел от костра и направился к помосту. В глазах ведьмы появилась тоска.

— Ее же сейчас сожгут! — горячо воскликнул д'Артаньян. — Неужели, мы не вмешаемся?

— Это не наше дело, — сказал фон Ремер. — К тому же, что мы можем сделать? Идти против инквизиции? Ведьмы — это зло!