XX век как жизнь. Воспоминания

— Сделал три захода. И три раза меня «завалили» — за лихачество. Это естественно. Представляете, какому количеству знакомых можно рассказать, что ты «срезал» самого российского посла?.. Так я уехал из Израиля — с любовью, но без прав…

Пятая молодость 1997–…

Все, конечно, условно. И какой-нибудь нудный пессимист (в Израиле есть емкое слово: «нудник») обязательно станет травить душу, доказывая, что нет и не может быть никакой «пятой» молодости, а есть самая обычная первая старость. И где-то внутри самого себя (или самого тебя?) зашевелится сомнение — черт с ней, с молодостью, ведь с ней хлопот не оберешься. И зарядку надо делать каждое утро, и не шаркать ногами при ходьбе, и регулярно посещать бассейн «Чайка», и выразительно (не гендерно!) смотреть на искусительниц рода человеческого, и, отвечая на неизбежный вопрос неизбежного «нудника» о здоровье, небрежно заметить: «Я — безнадежно здоровый человек!» Все это так. Если ко всему этому относиться с унылой серьезностью. Но ужасно не хочется. Жизнь, к счастью, игра. Можно играть больных и старых. Многие, как это ни странно, этим занимаются. Причем делают это по системе Станиславского и даже получают удовольствие. Можно играть здоровых и молодых. Станиславским, правда, тут не обойдешься, нужно у Любимова учиться. Это — мой вариант.

Вариант на все случаи жизни. Которые были.

И, уж конечно, на тот случай, который случился теперь.

Я вернулся не в ту страну, из которой уезжал. Та страна — агония тоталитарного, «казарменного» социализма. Эта страна — длящиеся муки рождения неизвестно чего. Скорее капитализма, но с социалистическими присадками. Надо разобраться. Надо вписаться, встроиться в новую жизнь. А зачем разбираться и встраиваться, если молодость прошла? В том-то и дело…

С чего начать? С телефонных звонков. Элементарно. Без теории. Как живешь? Как здоровье? Кто где и чем заправляет? Да что-то случилось с телефонной книжкой. Проредили, как свеклу на грядке.

Вероника Долина пела:

Прощай, говорю себе, мемуаристика,

Некого вспомнить, прошу извинить.
Все акробатика, эквилибристика,
Если некому, некому
Позвонить.

Мое время не так сурово со мной. Есть все же кому позвонить. Но только многие из них уже перестали «заправлять». И сами хотели бы разобраться…

Гляжу по сторонам

Время для этого было. Сто семнадцать дней неиспользованного за пять лет отпуска. Все эти дни я числился сотрудником МИДа, находящимся в отпуске. Бродил по обновляющейся Москве. Дозванивался до тех, кто отзывался. Читал и сравнивал разные газеты и журналы. Переваривал новейшие сплетни о новых начальниках. Пытался вникнуть в сотрясавший «Известия» финансово-организационный конфликт. Делал круги вокруг телевидения, точнее — вокруг телевидений.

Да как-то все лениво, в замедленном темпе…

Иногда темп увеличивался. Решил не вокруг «Известий» ходить, а проникнуть внутрь. Иду. Не пускают. Раньше на входе часто стояли известинские же ветераны. Теперь вход перекрывал могучий парень. Попытки объясниться с ним успеха не имели. Сквозь «Не положено!» я прорваться не смог. Собрался было уходить. Но кто-то видел эту сцену. Позвонили начальнику охраны. И вот я в родных коридорах. В нерастворимом осадке — интервью с Толей Друзенко.

* * *

Друзенко.

С чего начнем — с политики или с жизни?

Бовин. Все равно. Ну, давай с жизни.

Д. Как чувствует себя бывший посол, посол-пенсионер?

Б. По-разному. С одной стороны, посол на… С другой — посол навсегда, хотя и нигде. А с третьей — как и все пенсионеры, бесплатно и с чувством глубокого удовлетворения пользуюсь городским транспортом. Тут уже — везде.

Д. Пенсией похвастаешься?

Б. Еще бы! В пенсионной книжке записано: 370 тысяч. Но министр угрожает существенными прибавками. Жду.

Д. Как послов провожают на пенсию?