XX век как жизнь. Воспоминания

Бездушный гул наполнил холл,
Приник к распятому торшеру.
Омыв взлелеянную веру,
Ром вспыхнул янтарями смол.

Блестел, как зеркало, паркет.
Благоухали душно травы.
И трепет сладостной отравы
Вздымал волной прозрачный бред.

Но вдруг — взмах рук. Паденье. Стон.
Костей дробящихся аккорды.
И сквозь биение аорты
Чуть слышный погребальный звон.

Агния Барто:

Хорошо живется птичкам:
Носят в клюве веточки,
Гнезда вьют, кладут яички
И выводят деточек.

По-иному у людишек:
Сперва выведут детишек,
А затем бегут в местком
В очередь за гнездышком.

Персональных гнезд немного.
Раздают их очень строго.
Потому-то новоселье —
Это праздник и веселье.

Рады уточки и гуси,
Поют хором курочки,
Пляшут Толя и Маруся
Гопаки-мазурочки.

Андрей Вознесенский:

Космос
исхлестан
ракет оперением.
В тридцать лет
   трамбуем
                триста.
От старого мира остались:
   Америка
и мебель в редакции «Коммуниста».
Мысль беспокойная
   бьет тараном.
Хрустят под ногами
   осколки «измов».
То, что сегодня кажется
   странным,
завтра станет
   плоским трюизмом.
Время срезает нравы на конус.
Лица отцов — треугольные груши.
Дети — ферменты,
   внуки — тонус,
правнуки — мира бессмертные души.

Николай Грибачев:

Акулы капитала
Рыдают день и ночь;
Догматики-шакалы
Бегут в испуге прочь;
Ревизионисты
Дрожат, как в бурю лист;
Слезу идеалисты
Роняют прямо вниз.

Напрасны все рыданья.
Спасенья гадам нет —
А. П. Бутенко дали
Отдельный кабинет.

На полках — Маркс и Ленин,
Бутенко — за столом.
Без отдыха и лени
Работает челом.

Достойный сын Отчизны,
Пьет молоко и бром.
Разит врагов марксизма
Отточенным пером.

Евгений Евтушенко:

Футуризм в искусстве —
   persona non grata,
Белый хлеб для кретинов и критиков.
Пусть объедаются —
   тоже радость,
А я займусь футуризмом
   в политике.
Футуризм в политике —
   это не хохма,
Не «левая» поэтическая химера.
Это «завтра»
   как принцип и догма,
Как прошлого и нынешнего мера.
«Завтра» — самое популярное слово.
Завтрак для того, у кого
   нет ужина.
«Завтра!» — снова, снова и снова
Сверкает прославленное оружие.
Светлое завтра…
Светлые дали…
Об этом писали,
   читали,
             мечтали.
Одно не совсем принималось в расчет —
Не завтрашний ангел,
   а нынешний черт.

* * *

Вот так мы развлекались. Играли словами. На кухне, как сейчас принято говорить. Но не только на кухне. «Оттепель», хотя и была подморожена, продолжалась. Поэтический авангард демократии собирал тысячные аудитории — от площади Маяковского до Политехнического музея и от Владивостока до Ленинграда. Люди не могли заниматься политикой, политикой стали заниматься стихи. Политикой стали заниматься театры. Властителем умов был «Современник». Всходила звезда Окуджавы. Мы жили этой жизнью. Мы были погружены в эту атмосферу. Ток эпохи проходил и через нас.