¥

При первой же возможности “Громыко и K°” променяли булгаковский подвальчик на бизнес-центр. Это была стеклянная колба, которая с приходом сумерек вскипала бешеным неоном. Архитектура колбы напоминала технократический кошмар из фильма Терри Гиллиама: на каждом уровне стеклянной емкости бурлила деловая жизнь; лифт летал меж этажами, аккуратно останавливаясь на длинных делениях; букашки в галстуках, сердито шелестя бумажками, катили вниз, в подземный паркинг, или взмывали к равнодушным небесам, где вместо бога на неоновом нуле сидел манекен с мобильником, суля нуль коп. за соединение. Стекло, металл, терминалы, жужжанье эскалаторов и кофейных автоматов. Где вы, болотные чертенятки? Где вы, юркие водяные духи? Нет вас.

Громыко со свойственным ему размахом занял весь этаж, который заставил функциональной мебелью и заселил сотрудниками. Офисный интерьер был порождением коварного сознания, больной фантазией безумца: всю площадь этажа покрывали фанерные перегородки, образуя ходы и тупики. За столами, в путанице проводов и синем свете мониторов, ютились свежие, румяные сотрудники с лакированными коками и белыми воротничками. В кабинке каждого цветными клочьями висели рабочие заметки, имелся персональный кактус и многоканальный телефон. Строгая, с косым пробором секретарша стремительно пробегала между рядами, взметая по пути цветные бумажные бороды стикеров, и те уютно рокотали, как волны в кильватере корабля. Она улыбчиво встречала посетителей и, прижимая к клетчатой груди блокнот, прилежно отбуксовывала их в кабинет начальства.

У окна окопалась банда HR’ров с саблезубой Викой во главе. Эта дальновидная девушка с ухватками карьеристки и прической Сары Бернар, играющей Гамлета, относилась к нам, как к тяжелобольным, награждая умильными взглядами и дикими уменьшительными, какими честный хозяин не назовет домашнего питомца. Она забрасывала нас дидактическими письмами и вздорными сентенциями, истязала неуемным и бесстыдным любопытством, вникая в распорядок дня, проблемы пола и превратности пищеварения; она школила, поучала, трепала по щеке и только что не ставила в угол, коленями на горох. Разговаривала Вика, влажно причмокивая, щурясь и вытягивая губы трубочкой, как старательный турист, изо рта кормящий голубя. Я сразу же сделался “Олежкой”. Сегу она упорно называла “Митей”, приводя того в тихое исступление. Большую часть дня Вика валандалась по офису и с гримасой заботливой сиделки наставляла подопечных. В перерывах между валанданьем она хлестала кофе и трепалась, попутно, карандашиком, набивая письма.

Намечались закордонные знакомства. Нередко я, как пианист, работал над проектом в четыре руки, разыгрывая гаммы с Джимом или Джозефом, и если первый был несомненным виртуозом, то второй не отличал бемоль от дубль-диез. Джозеф слыл фигурой мифической. Никто не знал его в лицо. Он был вездесущ, хорошо информирован и неуловим. Он редко отвечал на письма, а если все же отвечал, то делал это без свойственных Джиму вежливых ужимок и пастеризованного благодушия. Я вывел новый эпистолярно-безысходный жанр с лирическим названием “Письма к Джозефу” — оммаж Ван Гогу, хотя какой уж там из Джозефа “дорогой брат”. Однажды огнеупорный Тео молчал два месяца кряду, едва не провалив проект, с одинаковой легкостью игнорируя просьбы, призывы и вежливые угрозы раздраженного коллеги. Я уже стал подумывать, что это не братишка Джозеф, а сестрица Джозефина, такая себе перезрелая краля с длинным дубленым лицом и металлокерамической улыбкой, вечная подружка невесты, успевшая состариться на этом посту, сильная и волевая селф-мейд вумен, которая напивается на вечеринках и зычно блюет в женской комнате. Я успел придумать ей волосатого жиголо и сухонькую старушку-мать, которую она навещает в комфортабельном приюте по воскресеньям, когда Джозефина связалась со мной по скайпу и оказалась все-таки Джозефом, что, впрочем, не исключало ни жиголо, ни старушки.

Словом, “Громыко и K°” из сомнительной шарашки превратилась вдруг в почтенную компанию, где даже для уборщицы заведен был электронный ящик, и очень жаль, что эта милая, тихая, скромная женщина так и не узнала об этом (Вика одно время бомбила ее проникновенными письмами, но, не найдя взаимности, быстро охладела).