You Would Never Know (СИ)

После нескольких тщетных попыток он понял, что ничего у него не выйдет. Поздно. Слишком поздно. Помнится, когда-то он собирался запретить Гермионе приходить к нему. Собирался, да вот улыбку её увидел и промолчал. И не сделал этого. А должен был, потому что не было бы сейчас этого всего. Он бы не мучал, не обременял её отношениями с собой. Как ни крути, но они из разных поколений, а в любовном плане они совместиться не могут.

В последний раз он взял колдографию и вгляделся в неё. В глаза, в губы, в щёки, в волосы. Но это были обычные глаза, обычные губы, обычные щеки и волосы. Раньше он видел их другими, но сейчас они обычные. Видимо, Лили навсегда покинула его сердце и душу. Больше её нет. Всё внутри занято другим. Другой. Гермионой.

Северус хмыкнул и, потерев виски, собирался взять в руки всё то, что было в коробке и швырнуть в огонь. Но не успел.

Громкий, будто бы давно сдерживаемый всхлип послышался рядом. Северус мгновенно вскинул голову.

Гермиона стояла в проёме двери и одной рукой закрывала лицо. Северус тут же вскочил на ноги и протянул к ней руку, собираясь подойти и всё объяснить. Но Гермиона начала качать головой. Она выставила ладонь вперёд, не позволяя ему приблизиться.

- Это я во всём виновата, - срывающимся голосом произнесла она и зарыдала в голос, - Я убедила себя, что ты больше не любишь её, я поверила… поверила в то, что могу заменить её. Я врала самой себе.

Северусу до боли в кончиках пальцев хотелось схватить её, прижать к себе, поднять на руки, поцеловать её солёное от слёз лицо и рассказать, как всё было. Признаться, сказать правду, чтобы она знала. Но он понимал, что это последний шанс спасти её. Позволить ей думать, что всё, что она видела и то, как она это поняла, - правда. Тогда она уйдёт. Уйдёт сама. Так и надо, он не имеет права не воспользоваться этим шансом.

Но как же больно. Как тяжело. Как внутри всё горит, бьётся, ломается, крушится. Как хотелось, чтобы она всё поняла, чтобы знала о его чувствах. Но нельзя этого допустить. Нельзя позволить ей упустить шанс на счастливую жизнь. Да, он слишком любит её, чтобы позволить испортить всё. Он любит её, поэтому делает это.

“Нет, всё не так, я не люблю её, её больше нет для меня”.

- Прости, - заставил он себя открыть рот и произнести то, что было абсолютной ложью, - Я не должен был так далеко заходить.

Будь Гермиона чуть более сосредоточена и собрана, она бы легко поняла, что он лжёт. Она знает, как распознать это, знает его голос. Стоит только чуть-чуть собраться.

“Ну давай, милая! Пойми, что я вру! Рассмейся, скажи, что пошутила!”.

- Ты не виноват, я не виню тебя, - хриплым голосом говорила Гермиона, не в силах посмотреть ему в глаза, - Это я… я… глупая… Мне жаль.

Последнее, что она сказала ему. А затем исчезла. Трансгрессировала прямо из спальни. Северус машинально шагнул вперед. Ещё десять секунд он может трансгрессировать по её следу и найти её, объяснить. Он стоял в облаке неосязаемого вещества, которое может привести его к любимой. Но он не сделал шаг в пространство. Он стоял. Просто стоял и ждал, пока серебристая пыль не исчезнет.

И вот, когда блестящее облако испарилось… Не произошло ничего. Он так и стоял на этом самом месте, не двигаясь.

Наверное, нужно было отойти, сесть на кровать, на диван или хотя бы на пол. Но ноги не двигались даже машинально. Мозг не мог правильно направить нервные сигналы к нужным частям тела. Он просто не мог пошевелиться. И, кажется, был парализован.

Всё тело замерло, вся жизнь, время, дом, Вселенная. Всё остановилось. И жила только одна вещь. Растущая боль в груди. Надо же, ещё минуту назад он её не чувствовал, по крайней мере, не так сильно. Но теперь… Теперь стало хуже. И всё больнее и больнее с каждой секундой.

Через полчаса Северус нашёл в себе способность поднять руку и положить на грудную клетку. Каждое касание к собственному телу сопровождалось невыносимой болью. Болели даже кости, ногти, волосы. Всё тело пронизывала грубая вибрация. И больше стоять он не смог. Ноги сами подкосились, и он рухнул на пол, коленями стукнувшись о твёрдый пол. Спиной прижался к кровати.

И не двигался несколько часов.

Не видел, не слышал, не осязал ничего. Все чувства, подаренные природой, разом исчезли. Осталась только боль, приобретённая часом, может больше или меньше, ранее.

Где-то в середине ночи, когда истлели последние угли в камине, а в спине начала ощущаться боль от деревянной резьбы на кровати, Северус вдруг почувствовал дикий холод.

Комната стала такой незнакомой. Этого холода здесь не было очень долго. И сейчас он вернулся. Вернулся, чтобы напомнить, где его, Северуса, место. Здесь, в боли, в одиночестве, в грусти, в душевной агонии.

Этот чёртов холод. Пронизывал каждую клеточку тела. Зачем же он вернулся? Почему исчез уют, а за ним и тепло с любовью? Всё ушло, остался он один. Наедине со своим в очередной раз разбитым сердцем.