Your Mistake

Внизу, в комнатке, которую миссис Флиттл гордо называла «офисом», поселился полисмен, до того франтоватый на вид, что меня подмывало двинуть ему в рожу, но хозяйка при виде франта таяла, будто сахар. Раз в день, ближе к вечеру, меня навещал Слайт, неизменно угрюмый и виноватый. Он ронял себя в кресло, мы пили виски, курили и говорили ни о чем. Мак-Феникс в этих разговорах был темой закрытой, но из молчания Слайта я делал вывод, что лорд, как и прежде, проводит дни в своем загадочном клубе, а по ночам гонит «Ягуар» по автострадам до побережья. Убийства временно прекратились, но ни я, ни инспектор не питали иллюзий: рано или поздно маньяк о себе напомнит.

В четверг Слайт притащил папку с моими показаниями, я взял ее и спрятал в собственный сейф. Все было ясно без слов, мы кисло улыбнулись друг другу, старина Фрэнк шумно вздохнул и рухнул в кресло, требуя шерри.

– Ты только не сердись, – невесело буркнул Слайт. – Если мы пришьем ему изнасилование, он откупится и заляжет на дно. Скандал замнут и забудут, а девчонки снова пойдут под нож. Мне же нужно хорошенько ухватить его за жабры! Тот портрет, что ты видел, – очень хороший след, кто-то его таким видел, кто-то его так нарисовал! Не знаю, почему он не уничтожил картину, но это почти улика, которую я не могу игнорировать, понимаешь?

– Понимаю, – кивнул я, доставая бутылку. – Ты хочешь, чтобы я вернулся в Стоун-хаус?

– Боже упаси! – искренне замахал руками Слайт. Но задумался, что послужило ответом.

Впрочем, он быстро простился с сорванными планами и жестко подтвердил:

– Я не хочу этого, док. Не могу я снова тащить тебя сквозь эту пакость. К тому же… – он на миг замолчал, но, видимо, твердо решив играть со мной в открытую, продолжил, – к тому же ты теперь любовник этого подонка, а значит, тебе угрожает опасность.

– Я знаю, – пожал я плечами и больше к этой теме не возвращался.

В ту же ночь я впервые достал из шкафа историю болезни сэра Курта Габриеля Эдуарда Мак-Феникса и внимательно изучил, неторопливо листая страницы. Я почувствовал себя достаточно окрепшим, чтобы вновь заняться своим «сомнительным наследством».

Теперь, слегка успокоившись и протрезвев, выйдя из штопора своего психоза, я все меньше злился на него, понимая, что сам загнал обоих в безвыходную ситуацию. Я ставил себя на место Курта и хватался за голову: врач, приехавший лечить, устроил в доме такой спектакль, что и здоровый человек психанул бы. Слайта просто распирало от азарта, а я не гордился собой, нет, мне почему-то было стыдно за то, что я нашел портрет и сдал полиции чудовищное альтер-эго лорда. Мне было страшно: из-за какой-то картины я съехал с катушек и чуть не убил пациента, который мне ничем не угрожал, я бросился на него с топором, потом стрелял, ранил его, черт, я столько натворил в своем припадке, что лорд обязан был сдать меня в полицию. Он поступил иначе, «по-плохому», он расценил мою истерику по-своему, но я ему позволил сам, я сдался, уступил, он ведь не знал, что так я выкупаю свою жизнь, он-то меня убивать не собирался! Мак-Феникс, судя по всему, был доминантом, моя покорность, откровенный страх взломали клетку, внутренний зверь сорвался с привязи и насладился мной с чисто животной жесткостью. И вместе с телом он разодрал мою гордость, мое достоинство мужчины, все мои жизненные принципы, вбитые в мозг с самого детства. Я знал, что он сломал меня, как ломают позвоночник при аварии, он словно сбил меня, не справившись с управлением «Ягуара». Но я пытался его понять, как врач, как друг, которым, видимо, уже не буду никогда. Я делал это, потому что признал: виноват в случившемся я сам, это я погнался за секретами Синей Бороды и перешел дорогу на красный свет в тумане.

Я и сам не заметил, как вновь попытался оправдать Мак-Феникса.

Более того, я по-прежнему хотел с ним общаться. Хотел ли я поймать маньяка или же помочь заплутавшему в собственных страстях человеку, я не знал. Я обижался, я боялся, боялся этой сущности с портрета, но и тянулся к нему, и хотел обыграть его в шахматы, и прокатиться на яхте, и черт знает, что еще творилось в моей душе, когда я думал о Мак-Фениксе. Стокгольмский синдром? Только его мне и не хватало в обширном списке моих психозов.

Но может, это синдром доктора Патерсона? Я думал о Мериен, она ведь тоже была моей пациенткой, но я ей помог, и вот теперь она меня любит. Кто знает, если я успешно поработаю с Мак-Фениксом, вдруг получу реальную возможность назвать его своим другом? Если, конечно, до этого не упеку в Бродмур.

В одном я соглашался с Фрэнком: я должен был вернуться в Стоун-хаус. Портрет интриговал не только Слайта, я сам хотел узнать о нем как можно больше. Если загадочный художник увидел в лорде маньяка, со временем он может стать свидетелем обвинения.