Ыттыгыргын

Мити слышит, как страдает искусственная душа механического томми, раздавленная Маленькой Тьмой. Мити думает о томми – ласково, умиротворённо, уважительно. Так она думала о белом медведе, выбираясь в его владения, и испрашивая разрешения на рыбную охоту. Томми не похож на медведя. Скорее – на маленького мальчика, запертого в тёмной комнате. Не плачь мальчик.

Где-то далеко, в другом мире, за границей тёмной комнаты швартуется каяк. Тихо-тихо, осторожно крадётся Мити невидимыми эйгир сквозь почти непроницаемый песок наступающего сна. Ей нужно знать, что Аявака близко, и капитан идёт ей навстречу. Капитан холоден как ночь. Эту мысль Мити прячет так глубоко, что даже сама её не слышит толком.

Видишь, мальчик-томми, Аявака уже здесь. А значит, всё будет хорошо.

– Всё будет просто замечательно, – шипит Маленькая Тьма. Она, оказывается, совсем рядом, затаилась и пристально следит за Мити. Слушает её.

Она знает про Аяваку, а значит, знает о ней и Большая Тьма.

Рычит, оживает, наконец, разгоняется в полную силу огромное механическое сердце парохода. Ещё немного – и «Бриарей» прорвёт ткань реальности, нырнёт в открывшуюся прореху и окажется глубоко на изнанке, где нет звёзд и нет власти Кутха. Где никогда не умрёт Маленькая Тьма, а будет крепко сторожить Мити для Большой Тьмы. Для Кэле.

– Кутх мёртв, – шепчет Маленькая Тьма и подползает ближе. – Кутх мёртв, а я нет.

Тьма совсем рядом, едва не хватает Мити за эйгир.

– Впусти меня. Вдвоём нам будет хорошо. Мы станем править этим миром. Сами. Без Кутха. Ты и я.

Маленькая лживая Тьма.

Мити чувствует дыхание изнанки. Она никогда прежде не ныряла под эфир, но от Аяваки знает, что её ждёт. Ещё немного, и она проиграет эту битву.

– Ты уже проиграла, – говорит Маленькая Тьма слабеющим голосом. – Тебе не сбежать.

Маленькой Тьме остались считанные минуты. Если она умрёт, у Мити появится шанс. Но и изнанка близко. Мити слышит, как трещит ткань эфира под килем парохода.

Тихонько, шёпотом, едва открывая рот, Мити поёт:

– А-я-яли, а-я-яли, а-я-яли,

Ко-о-оняй, а-ая-яли!..

Выписки из дела №813 об «Инциденте 10 февраля 1892 года» (12 февраля – 23 сентября 1892 года)

«…защитная реакция, вызванная первобытным ужасом луораветлан при погружении в подпространство – на так называемую изнанку. Реакция эта, по словам представителей Наукана, присуща исключительно несовершеннолетним луораветланам и связана с недостаточным ещё контролем ребёнка над эйгир (см. записку проф. У. Джеймса от 13 марта сего года) – шестым чувством, связанным с интенсивным восприятием эмоционального фона…»

«… любопытный феномен, однако исследование его в ближайшее время не представляется возможным. Луораветланы категорически отказываются принимать участие даже в контролируемом эксперименте, связанном с погружением в подпространство. Мы не теряем надежды, что в будущем удастся…»

5. Капитан Удо Макинтош не умеет удивляться

Шли быстро, почти бежали. Первым Цезарь, следом Макинтош, за ним Аявака. Поднимались по решётчатым лестницам, останавливались перед затворёнными люкам – тогда Макинтош крутил тяжёлый вентиль, отпирал люк. Пропускал Аяваку и Цезаря, запирал. Снова бежали. Цезарь шумно шипел паром и царапал когтями решётчатый пол. Пожалуй, механический пёс был самым эмоциональным существом из троих.

За двенадцать лет Макинтош смирился со своей душевной чёрствостью. Так иные люди не различают цветов. Или, например, имелся у Макинтоша знакомый – камберлендский маркшейдер, который после производственного происшествия разучился понимать запахи: травмы не было, но переключился невидимый тумблер в голове, и человек почти полностью выпал из мира ароматов. С ним навсегда остался только запах ацетилена из карбидной лампы, которую он уронил перед началом обвала.

Похожее несчастье случилось с Макинтошем.

Целый год после трагедии на «Клио» ему решительно некогда было задуматься о подобной чепухе.

«Почему ты выжил?» – вот всё, о чём он способен был думать. Этот же вопрос без устали задавали ему многочисленные следователи.