Макинтош лёд не пробовал, несмотря на вдохновляющие примеры со всех сторон. Почему-то казалось Макинтошу, что ото льда будет ему плохо, что лёд может быть для него вовсе смертелен. В те времена, когда палубная команда «Бриарея» вся состояла из живых людей, не было ни одного матроса на борту, который не употреблял бы лёд. На иных судах курение льда быстро запретили, и Макинтош перенял этот поучительный пример. Но не случалось рейса, чтобы офицеры не обнаруживали матросов, тайком скалывающих лёд в трюме. Когда три года назад Мозес пришёл к нему с «проэктом», когда предложил заменить механическими людьми живых, веским аргументом стал такой: томми не курят и курить не научатся.
Макинтош достал из рундука две лампы Дэви, одну отдал старшему помощнику.
– Разбудите Ирвинга, Стивенса и Нолана. Пусть берут столько томми, сколько потребуется, и обыщут корабль. Нужно найти убийцу. Будьте осторожны, Кошки, и предупредите остальных. Судя по всему, мы имеем дело с безумцем. После возвращайтесь сюда. Как только остановится турбина, начинайте продувать балласт.
Каждый моряк знает: подниматься в эфир с работающей подэфирной турбиной – верная смерть.
– А вы, капитан, к Мозесу? – Кошки с пониманием покосился на изуродованный машинный телеграф, не способный выполнить своё назначение – передать приказ в машинное.
Капитан кивнул:
– Телектрофон тоже не работает. Удивительное совпадение, верно?
– Ох, дурное у меня предчувствие. Нам бы держаться вместе.
– Что говорит ваше, Джим, предчувствие про курс «Бриарея»? Лично меня этот вопрос очень занимает. К тому же… – Макинтош покосился на Аяваку, – есть ещё… нюансы.
Нюансы. Сколько прошло с момента погружения? «Десят»? «Два десят»? Времени оставалось всё меньше. Деяния кровавого убийцы покажутся невинными забавами фэйри по сравнению с тем, что может натворить луораветланская умкэнэ.
Кошки решился, наконец, озвучить свои соображения. Зашептал:
– А она-то тут каким валетом взялась? Не её ли рук дело? Я про этих, знаете, всякое слышал. Говорят…
– Она всё время была со мной, Кошки. Вопрос закрыт. Будьте осторожны и внимательны, Джим. Это может быть кто угодно. Но у него есть примета: убийца чертовски сильно испачкался кровью. Нужно поймать подлеца, пока он не смыл с себя улики.
– Думаете на кого-то из пассажиров, капитан?
– Всё может быть, Джим. Всё может быть.
Кошки кивнул и двинулся к выходу. Макинтош смотрел на его коренастую фигуру, на широкую спину и пытался вспомнить, что зацепило его несколько минут назад в словах старшего помощника. Была это деталь вроде бы неважная, но как будто подозрительная – в свете сегодняшних происшествий. Прежде, чем выйти, Кошки обернулся. Макинтош неожиданно почувствовал благодарность за этот взгляд. Вот почему из всех мест на «Бриарее» капитан любил ходовую рубку. Здесь, среди живых людей и настоящих эмоций, он и сам становился немного человеком. А не бездушным механизмом вроде томми-носильщика или томми-санитара…
Вот оно. Томми.
– Кошки!
– Капитан?
– Что вы там говорили про ржавого томми? Это тот томми, что вечером разбросал по палубе багаж и трусливо сбежал?
– Он самый. Я, капитан, так и не догнал его. Спустился на техпалубу, а его, собаки, и след простыл.
К Мозесу обиженный Кошки, разумеется, не ходил.
Пароходство Норд-Науканской Компании (рекламная заметка)
8. Капитан Удо Макинтош спасает доктора Айзека Айзека
По дороге в машинное Макинтош сделал всё-таки небольшой крюк. Мысль о чёрном льде противно скрипела на периферии сознания. Картина преступления – дикая, кровавая, яростная – в сочетании со сладким запахом льда напоминала о похожих историях, читанных Макинтошем в отсыревших подшивках «Таймс» и «Лондон Газетт», которые пылились в кают-компании.
Если на борту завёлся ледовый наркоман (остроумные репортёры звали таких «подлёдниками»), он мог пронюхать о запасе льда, хранившемся – разумеется, тайно и с соблюдением всевозможных предосторожностей – в лазарете.