З.Л.О.

Так пролетел год от весны до весны. Немец напряг мозг под пластиной и без особого труда поступил на юрфак в ЛГУ: все-таки при всей романтике работа опером не удовлетворяла его амбиции. Гоняться за бандосами, выбивать ногами двери в квартиру забаррикадировавшегося алкоголика, который грозится убить жену, — все это, конечно, круто, но опер даже дело не может возбудить, не то что что-нибудь расследовать. Бытовое зло лежало на ладони, бороться с ним было приятно, но не очень интересно. Немец хотел идти дальше, он нуждался в противнике посерьезнее. Тем более что бандиты на поверку оказывались обычными парнями, которые просто приняли фальшивый блеск самоварного золота за свет маяка. Друг друга они убивали гораздо чаще, чем садились в тюрьму. Жалко их стало Немцу. Но, учась в универе на вечернем, он честно все четыре года проработал опером и видел, как из выживших в боях пальцевеерных пацанов вырастают новые обыватели, а из авторитетов, презиравших барыг, получаются замечательные коммерсанты, банкиры, производственники и депутаты, короче — новая элита. Учился Немец хорошо, бухал в меру, имел награды по службе и распределился после выпуска удачно — в следственный комитет при городской прокуратуре.

Так Немец стал Следаком и остался им, похоже, навсегда. Но недолго длилась его радость от возможности надрать злу задницу. Первое же дело показало ему, какой жертвы требует от него новая работа. У Немца оказалась слишком нежная душа. Способность сопереживать, чувствовать чужую боль сослужила ему плохую службу. Первый же маньяк, в чью черную вселенную Следак был вынужден отправиться, убил часть его души, как инсульт убивает часть мозга. «Ничего, — думал Следак, — я закалюсь, заматерею, намозолю душу. Стану циником. Спокойным толстокожим циником». Он не понимал, что циники — самые ранимые люди на свете, которые пытаются спрятать свою беззащитную душу за кривой ухмылкой. Но под маской можно спрятаться только от других, себя не обманешь, и боль меньше не становится.

Сидя в университетских аудиториях, Следак мечтал, как будет распутывать темные клубки психики серийных убийц, как сможет постичь их природу, изучит общие черты, напишет научный труд по психологии маньяков, научит человечество распознавать Черняков с детского возраста, не допускать развития патологии. Но вместо стройной теории он получил хаос и разрушение всех своих понятий о природе человека. Было во всех его делах что-то, что человеческая мысль не могла постигнуть, а сознание не могло уложить в свои рамки. И чем больше он пытался вникнуть в суть зла, тем сильнее болела его душа и расшатывался ум. Хуже всего было то, что Следак стал погружаться в разочарование и уныние и искать утешения в бутылке. Окончательно упасть ему не давали верный друг Кобылиныч и Вера.

Они познакомились в маленькой церкви, вжавшейся в угол между Невой и Каменноостровским проспектом. Следак заходил в эту церковь, когда на душе становилось совсем тяжело, обычно при сдаче дела очередного убийцы. Еще один кусочек души умирал, еще один рубец появлялся, душа съеживалась, и Следак шел постоять у икон в тишине или послушать, как поет хор. Место это он приглядел давно, и нравилось оно ему именно своей камерностью и малолюдьем. Иногда Следак забегал после работы поставить свечку в величественный и ясный Князь-Владимирский собор, где когда-то крестился, но все равно предпочитал общаться с Богом в маленькой церкви у Невы.

Стоял теплый «черный» август 1998-го. В стране случился финансовый кризис, поставивший крест на бандитской эпохе девяностых. Следак сдал в суд дело кровавого убийцы. Общее понурое настроение людей на улице, зрелище печально увядающей северной природы — все соответствовало тоске в его груди. Следак пришел в любимую церквушку, чтобы в очередной раз спросить, откуда столько зла в людях, которые, так же как и он, выросли на добрых книжках, слушали те же песни и смотрели те же фильмы. В людях, которые в детстве плакали в конце фильма про Белого Бима, выбегали из комнаты, чтобы не видеть, как Верещагин взорвется на своем баркасе, а потом вырастали и насиловали мальчиков в лифте или продавали детям у школы наркотики. Но был и еще повод.