— Давай скажем так. Это не тот случай, когда в дом вломился незнакомец и убил Гая в процессе ограбления. Бедняга спал. Насколько я слышала, все выпили, так что, скорее всего, он отрубился. Он не привык к крепкому алкоголю, тем более, в больших количествах, как употребляют Малеки. Кто-то знал, где его комната, и, возможно, знал, что он не в таком состоянии, чтобы защищаться. Говорю тебе, пожалуй, за исключением Кристи, у меня выработалось такое отвращение к этой семейке, что я едва выношу пребывание с ними под одной крышей. Я чувствую себя виноватой из-за Гая. Я виновата в том, что нашла его, и в том, что он вернулся. Не знаю, что еще я могла сделать, но лучше бы он остался в Марселле, где был в безопасности.
— Ты не подталкивала его к возвращению.
— Нет, но я и не возражала достаточно серьезно. Мне нужно было выражаться четко и ясно. Объяснить в деталях их настрой. Я думала опасность будет чисто эмоциональной. Я не думала, что кто-то пойдет и размозжит ему голову.
— Ты думаешь, что это один из братьев?
— Соблазнительная идея, — сказала я неохотно. — Это опасное заключение, и я знаю, что не должна делать поспешных выводов, но всегда легче подозревать кого-то, кто тебе не нравится.
К восьми тридцати я вернулась в свою квартиру и заперла дверь. Просидела за кухонным столом около часа, пока набралась смелости позвонить Питеру и Винни Энтл, которые следили за развитием событий по передачам новостей. Весь церковный приход собрался в этот вечер вместе, шокированные и опечаленные убийством.
Я надеялась смягчить их потерю, хотя их вера давала им больше утешения, чем я могла предложить. Обещала не терять с ними связи и положила трубку, не ощущая никакого утешения.
Выключив свет, я лежала в кровати под кучей одеял, пытаясь согреться, пытаясь осознать, что случилось в этот день. Мне было жутко. Смерть Гая вызвало что-то намного хуже, чем скорбь. То, что я чувствовала, было не горем, а тяжелым раскаяньем, которое лежало у меня в груди, как непереваренный ком горячего мяса.
Я плохо спала. Казалось, мои глаза открывались каждые двадцать минут. Я меняла положение и поправляла одеяла. Сначала мне было жарко, потом холодно. Я думала, что следующее распределение моих членов предоставит достаточный комфорт, чтобы уснуть.
Я лежала на животе, с руками, засунутыми под подушку, переворачивалась на спину, с непокрытыми плечами. Легла на левый бок, подтянув колени, перевернулась на правый, выставив наружу одну ногу. Должно быть, я, не подумав, поставила будильник, потому что в следующий момент чертова штука завопила мне прямо в ухо, вырвав из единственного нормального сна за всю ночь. Я выключила будильник. Я отказалась от пробежки. Не было никакой возможности вылезти из кокона теплых одеял.
В следующий момент было уже девять пятнадцать, и я почувствовала, что обязана вытащить себя из кровати. У меня была назначена встреча с Ионой Роббом в полицейском участке.
Я посмотрела на свое отражение в зеркале ванной. Мило. Цвет лица ужасный, под глазами мешки.
Как оказалось, мне довелось беседовать не с Ионой, а с лейтенантом Бовер. Мне пришлось ждать пятнадцать минут, сидя на маленькой скамеечке в приемной полицейского участка. Под пристальным взглядом полицейского за стойкой, я поерзала на своем сиденье и уставилась на кипу брошюр по предупреждению преступлений. Еще я беззастенчиво подслушивала, когда шестеро водителей пришли жаловаться по поводу полученных штрафов. В конце концов, лейтенант Бовер выглянула из-за двери следовательского отдела.
— Мисс Миллоун?
Я никогда не встречалась с Бетси Бовер, но пыталась ее себе представить. Такое имя должна носить нахальная блондинка, бывший чирлидер, с обалденными бедрами, но без мозгов. К моему стыду, лейтенант Бовер оказалась наименее нахальной женщиной из всех, с кем я имела удовольствие встречаться. Она была полицейским вариантом амазонки: величавая, сантиметров на двадцать выше меня и, наверное, килограммов на двадцать пять тяжелее.
У нее были темные волосы, зачесанные назад и маленькие круглые очки в золотой оправе.
Цвет лица был безупречным. Если на ней вообще была косметика, нанесена она была артистически. Когда она заговорила, я заметила слегка кривой зуб, что могло быть причиной ее нежелания улыбаться. Также было возможным, что я ей не понравилась, и ей хотелось раздавить меня, как жука.
Я последовала за ней в маленький кабинет с двумя деревянными стульями и поцарапанным деревянным столом, который шатался, если на него положить руки, притворяясь, что ты расслабилась. При ней ничего не было — ни ручки, ни блокнота, ни папки, никаких записей.
Она смотрела прямо на меня, предлагая несколько кратких фраз, после чего наступала моя очередь. Почему-то у меня возникло ощущение, что она запоминает каждое сказанное мной слово. Скорее всего, наш разговор записывался. Я бы потихоньку поискала провод под столешницей, но опасалась комков старой жвачки и засохших козявок из носа, припаркованных там.
Она сказала:
— Спасибо, что пришли. Я слышала, что вас наняли, чтобы найти Гая Малека. Можете рассказать, как вы это сделали?