За безупречную службу!

Московский гость — а это, несомненно, был он, поскольку этой гладко выбритой рожи подполковник Сарайкин до сего момента в городе не видел ни разу, — оказался сравнительно молодым, на вид никак не старше сорока, без малого двухметрового роста гражданином — аккуратно подстриженным, подтянутым и с откровенно военной, строевой выправкой. Сложен он был пропорционально, так, что рост скрадывал внушительную ширину плеч и свободный разворот грудной клетки. В этой фигуре не было ни малейшего намека на громоздкость, присущую мясистым торсам завсегдатаев тренажерных залов; таких фигур, более или менее изуродованных временем, жратвой и алкоголем, не прилагая никаких специальных усилий, можно вдоволь насмотреться на центральных улицах и площадях любого российского города в день ВДВ. Стоявший на пороге кабинета гражданин явно знал меру и в еде, и в питии, и в каждом его движении до сих пор сквозила ленивая грация крупного хищника.

«Акционер», — не без иронии подумал подполковник Сарайкин. Возможно, этот тамбовский облом действительно владел энным количеством акций «Точмаша», но жил он явно не на дивиденды — чтобы это понять, не нужно было запрашивать в банке его кредитную историю и посылать людей на раскопки подробностей его трудовой биографии. Они с командиром рейдеров были одного поля ягоды; члены разных, почти наверняка враждующих стай, это были звери одной и той же породы.

Подполковник Сарайкин относился к тому же семейству, но был намного мельче и конкурировать с этими ребятами мог примерно так же, как кошка с тигром или степной шакал — с матерым волком. Самокритика к числу его достоинств не относилась, и такие нелицеприятные сравнения в голову ему, естественно, не приходили, но разницу между собой и стоящим на пороге кабинета «акционером» он почувствовал и оценил мгновенно — так же, как это произошло при первой встрече с командиром рейдеров. «Понаехали, — с нарастающим раздражением подумал он, делая вид, что внимательно изучает содержимое лежащей на столе открытой папки. — Думаете, провинциальный мент вам позволит из себя веревки вить? Думаете, вы тут ноги об меня вытирать будете? Да хрен вы угадали!»

Сообразив, что его нарочитая занятость в глазах столичной птахи должна выглядеть достаточно комично, Анатолий Павлович оторвал взгляд от папки (не содержавшей ничего, кроме старательно упорядоченного, систематизированного и подготовленного к употреблению компромата на Зуду, каковой компромат подполковник давно выучил наизусть) и поверх нее посмотрел на посетителя, собираясь предложить тому сесть. Оказалось, однако, что посетитель не стал дожидаться приглашения: он уже сидел, откинувшись на спинку стула и положив ногу на ногу. Как он очутился на этом месте и в этой позе, оставалось только гадать. Глядя в папку, Сарайкин все время краем глаза за ним наблюдал, и, однако, москвич возник на стуле совершенно неожиданно: вот он стоял у двери с вежливой полуулыбкой на физиономии, а вот — сидит в двух шагах от подполковника, как будто его принесли сюда и поставили вместе со стулом три года назад, когда мебель меняли. Только улыбка, где была, там и осталась — ишь, скалится, фокусник…

В самом деле, проделано все было с ловкостью, достойной матерого циркового иллюзиониста с мировым именем, и Сарайкин снова напомнил себе, что с этим типом надо держать ухо востро: судя по всему, трюк с исчезновением в одном месте и внезапным появлением в другом не был гвоздем его репертуара.

— Чем могу быть полезен? Господин… э-э-э…

— Ольшанский, — с готовностью подсказал москвич. Сарайкин никогда не разбирался в тряпках, одеваясь по принципу «главное, чтобы костюмчик сидел», но сейчас готов был спорить на свое годовое жалованье, что пиджачная пара, в которой щеголяет столичный гастролер, стоит, как небольшой домик в Мокшанске. — Олег Николаевич. Вы, наверное, захотите взглянуть на мои документы…

— Нет, благодарю вас, — выдавив вежливую улыбку, остановил его порыв подполковник. — Полагаю, их у вас уже проверили, и не раз.

— О, да! — сверкнул ровными крепкими зубами неизвестно чем обрадованный москвич. — С паспортным режимом у вас в городе так строго, как будто вокруг кишмя кишат шахиды…

— Ну, шахиды не шахиды, а городок у нас непростой… Да кому я объясняю! Вы ведь, насколько мне известно, имеете некоторое отношение к «Точмашу», верно?

— Самое косвенное, — с любезной улыбкой не то подтвердил, не то возразил Ольшанский. — Акционер, и не более того. Знаю, что объект режимный, знаю, что выпускает какие-то там электронные приборы, а что за приборы, зачем — понятия не имею. Да и к чему мне вдаваться в тонкости производственного процесса, в котором я ни бельмеса не смыслю? Я не техник, я — простой акционер, и интересуют меня исключительно дивиденды.

— А Горчаков? — с фальшивой заинтересованностью спросил Сарайкин. — Вы ведь к нему приехали, верно?