За безупречную службу!

Между тем поредевшая процессия искателей синей папки остановилась буквально в нескольких шагах от приемной, перед дверью туалета. Виновником этой непредвиденной задержки был Горчаков, который вдруг встал, как вкопанный, и, схватившись за живот, больным голосом произнес:

— Простите… Мне надо…

— А потерпеть нельзя? — поинтересовался Волчанин. Горчаков ответил болезненным стоном и нетерпеливо переступил с ноги на ногу.

— Медвежья болезнь, — тоном знатока поставил диагноз шедший впереди охранник.

Волчанин одарил его многообещающим взглядом и повернулся к Горчакову.

— Только быстро, — сказал он. — И без фокусов.

— Какие еще фокусы, — сердито пробормотал тот и, согнувшись в поясе, пулей скрылся в сортире. Оттуда послышался стук закрывшейся двери кабинки и щелчок задвижки.

Не дожидаясь команды, охранник вошел в туалет вслед за ним и занял позицию напротив кабинки, из-под двери которой виднелись ноги пленника. В это время к компании присоединился отставший боец.

— Где ты шляешься? — холодно осведомился Волчанин.

Боец протянул ему найденный под столом телефон и коротко доложил, где и при каких обстоятельствах тот был обнаружен.

— Шуня? — выслушав его, задумчиво переспросил Волчанин. Перед глазами, как наяву, встала увиденная несколько часов назад в механическом цеху картинка: Сарайкин, присевший на корточки над одним из лежащих на чугунных плитах пола тел, как на родном сыне, оправляет на покойнике сбившуюся джинсовую куртку. «Эх, Шуня, Шуня… Все, брат, отгулял, отдыхай теперь, раз такое дело…» — Вот же скользкая гнида! Сколько волка ни корми, все равно в лес смотрит… Молодец, — сказал он бойцу. — Погоди, сейчас закончим с этим дристуном, — он кивнул подбородком в сторону туалета, откуда слышалось журчание льющейся в унитаз воды, — и заставим кое-кого этот мобильник без соли сжевать.

— Я даже догадываюсь, кого, — хмыкнул ободренный похвалой шефа боец. — Зря вы с ним связались, товарищ полковник, — добавил он доверительно. — Менты — они все такие. Без подлянки не могут, это у них в крови…

— Спасибо, я учту, — холодно поблагодарил Волчанин, и знаток ментовской психологии увял, отступив на шаг и заняв пост у двери сортира.

Между тем процесс, происходивший в закрытой кабинке упомянутого места общего пользования, не имел никакого отношения к прямому назначению этого места. Запершись на задвижку, Михаил Васильевич как был, не снимая брюк, уселся на стульчак, спустил в унитаз воду и, не дав себе времени на колебания, с брезгливой гримасой запустил руку в стоящую справа от унитаза пластмассовую корзину. Рейдеры захватили завод до начала рабочего дня; уборщица, как и остальные сотрудники, благодаря ним не смогла приступить к исполнению своих обязанностей, и корзина была до половины наполнена мятыми клочками использованной туалетной бумаги. Преодолевая отвращение, почти уверенный, что все это или сон, или просто глупая шутка, директор завода Горчаков копался голой рукой в этом омерзительном ворохе, пока пальцы не коснулись чего-то твердого, гладкого и увесистого — судя по ощущению, металлического.

Держа двумя пальцами за ствол, Горчаков извлек из корзины тупоносый пистолет двадцать второго калибра — маленький, размером с ладонь, уродливый, годный разве что для самообороны и абсолютно бесполезный в настоящем бою.

Майор запаса и заядлый охотник Горчаков снова нажал кнопку смывного бачка и под шум хлынувшей в канализацию воды быстро и умело проделал все необходимые манипуляции: выщелкнул обойму, убедившись, что она полна, ударом ладони загнал ее на место и оттянул затвор, дослав в ствол патрон. Предохранителя здесь не было в помине, каковое обстоятельство не вызвало у Михаила Васильевича ровным счетом никаких эмоций: нет, и черт с ним. Главное, что спусковой крючок на месте, а остальное не имеет значения…

Пряча пистолет в карман и решительно отодвигая дверную щеколду, он ни о чем не думал: времени на раздумья у него было более чем достаточно, и он давно, еще минувшей ночью, все обдумал и решил. Несмотря на все заверения, он уже не рассчитывал выйти из этой переделки живым. На что он рассчитывал, так это прихватить с собой командира рейдеров, вызвать огонь на себя и дать своим девочкам шанс уцелеть. Рейдер утверждал, что Андрей Мамалыгин погиб зря. Да как бы не так! Своей смертью он напомнил Михаилу Васильевичу, что настоящие мужики, способные без многотысячных гонораров, спирта, наркотиков и даже без свидетелей принести себя в жертву чему-то или кому-то, существуют не только в кино и на страницах старых, давно переставших пользоваться спросом в библиотеках книг. Бурундук был одним из них и спокойно, без слез и жалоб, отдал жизнь за то, что большинство живущих на планете Земля индивидуумов считают просто абстракцией, не имеющей к ним никакого отношения и никак от них не зависящей: за ядерный паритет. Или, иными словами, за мир во всем мире. Старый, избитый, навязший на зубах лозунг, а для веселого, вечно жующего Бурундука он был наполнен реальным содержанием и стал смыслом не только жизни, но и смерти.