За безупречную службу

— Ну, и что он сказал? — спросил терзаемый дурными предчувствиями подполковник Сарайкин.

— Назвался генералом ФСБ в отставке, — сообщил Маланья. — Из Москвы. Говорит, приехал в гости к родственникам. Вышел прогуляться, поужинал в «Синей птице», немного выпил…

— Ничего себе — немного, — хмыкнул Сарайкин.

— Да, вроде, не врет. По голове ведь его отоварили, а у него свежая контузия. Оттуда, с Кавказа. Встретили у пешеходного моста, попросили закурить, ну и…

— Как обычно, — закончил за Маланью Сарайкин. — Небось, опять Зуда за старое взялся?

— Он так и сказал: трое, мол, их было, и у одного кличка — Зуда.

— М-да, — сказал подполковник.

Зуда был великовозрастный балбес из приличной семьи и гоп-стопом занимался не ради хлеба насущного, а исключительно для собственного удовольствия. Ну, и еще потому, что чувствовал полную безнаказанность: он приходился племянником мэру, который, в свою очередь, являлся зятем губернатора. Этого было достаточно; с кем состоит в родстве, с кем парится в бане и выпивает по выходным губернатор, было не его, подполковника Сарайкина, ума дело. В свете широко пропагандируемой в последнее время борьбы с коррупцией и кумовством такая, с позволения сказать, пищевая цепочка выглядела достаточно одиозно, но что с того? Они в своей Москве чего только ни выдумают — сперва сами коррупцию разведут, потом сами же с ней и борются, создают комитеты, которые только тем и заняты, что высасывают деньги из государственного бюджета. А Россия — настоящая, та, что расположена за пределами московской кольцевой — живет, как жила, и плевать хотела на шумные новомодные кампании: пошумят и перестанут…

— Дальше, — потребовал он.

— Ну, что дальше… — Маланья развел руками. Ладошки у него были маленькие, пухлые, розовые, с толстенькими, сужающимися на концах пальцами — ну, бабьи и бабьи, что тут еще скажешь. — Ребятки мои сгоряча его прессанули — сами ведь знаете, сколько у нас висяков. А тут, вроде, самый что ни на есть подходящий клиент — и не местный, и без документов… Одно слово — бомж!

— Бомж, — недовольно проворчал Сарайкин. — Вот издох бы он у вас в камере — чего бы делать-то стали, умники? Еще один висяк оформлять? Вы хотя бы удосужились проверить его показания? У кого, говоришь, он тут гостит?

— У Горчакова — директора «Точмаша», стало быть, — сообщил Маланья. — Сестра его, вроде, за ним замужем — в смысле, за Горчаковым.

— Так это что же — Камышев? — ахнул подполковник.

С одной стороны, у него отлегло от сердца: задержанный москвич явно был не тот, о грядущем визите которого его предупредили по телефону. А с другой, посаженный в обезьянник орденоносец, боевой генерал спецназа ФСБ, человек, которым по праву гордится город… Гордится, а в лицо не помнит. Лупит фомкой по контуженной голове и выворачивает карманы… А, — с крайне неприятным чувством вспомнил он, — его ведь еще и прессовали! Н-да, ситуёвина…

— Камышев, — подтвердил Маланья. — Именно так он назвался. Я послал человека к Горчаковым, они все подтвердили, нашли его паспорт — точно, он.

— И что же, — с горькой язвительностью поинтересовался Анатолий Павлович, — родная сестра его за целую ночь не хватилась?

— Натянутые отношения, — с умным видом объяснил Маланья, — столкновение имущественных интересов. В общем, они решили, что ему стало невмоготу, и он заночевал у кого-то из старых друзей… А вы что, его знаете?

— Героев надо знать в лицо, — сказал подполковник. — Эх, Ма… майор, хороший ты мужик, но дурак, каких мало.

— Погодите. — Маланья переменился в лице. — Камышев? Это что же, тот самый?

— Тот самый, тот самый, — хмуро покивал Сарайкин. — Помнится, ты, лично, на политзанятиях статейку о геройском земляке с выражением декламировал — так сказать, в назидание личному составу, для поднятия боевого духа и прочее в этом же роде… Баран ты, Сеня. Он же, если захочет, всех нас раком поставит — отсюда до самой, мать ее, Москвы. Ну и что теперь прикажешь делать?

— Анатолий Палыч, — прижав пухлые ладошки к сердцу, умоляюще молвил осознавший масштабы своего окаянства Маланья, — товарищ подполковник! Я же не знал! Ни сном, ни духом… Пока все явились на службу, пока допрос, пока мне сообщили… Я думал…

— Странная штука получается, Семен Михайлович, — доверительным тоном перебил его Сарайкин. — С одной стороны, ты, начальник уголовного розыска, думать обязан по долгу службы. А с другой, это занятие, как я погляжу, тебе строго противопоказано. Парадокс! Может, уволить тебя к чертовой матери, чтоб не мучился, не страдал от этого противоречия?

Маланья с видом человека, которого вот-вот хватит инфаркт, потянул книзу узел галстука. Никакого облегчения это ему не принесло: галстук был форменный, на резинке, и, будучи отпущенным, немедленно вернулся на прежнее место: щелк!

— Ты его отпустил? — Маланья горестно помотал головой. — Нет? Ну я же говорю, дурак… Хотя, с другой стороны…

Маланья оставил в покое галстук и подобрался, как ждущий команды служебный пес.

— Так, может?.. — осторожно предложил он.