За борт!

— А чего ты ждал? — ответила она. — В руках Антонова президент и золото, там, откуда советский флот может его поднять. Мы позволили Луговому и его люди уйти от нас вместе с президентом. Годы планирования и миллионы долларов затрачены, и на что?

— Потерян не весь товар, — ответил Ли Тонг. — Вице-президент Марголин в безопасности в нашей лаборатории. И у нас есть неожиданная премия — конгрессмен Смит.

— Ты похитил ее? — удивленно спросила бабушка.

— Она была на борту круизного лайнера. После того как корабль затонул, я самолетом переправил Смит с „Чалметты“ в нашу лабораторию.

— Она может оказаться полезной, — согласилась Мин Корио.

— Не расстраивайся, онуми, — сказал Ли Тонг. — Мы по-прежнему в игре. Антонов и его напарник по постели из КГБ Полевой сильно недооценили патологическую привязанность американцев к правам личности. Приказ президенту закрыть конгресс, чтобы самим стать сильнее, — глупейшая ошибка. Через неделю президента сместят и выбросят из Вашингтона.

— Не так быстро, если его поддерживает Пентагон.

Ли Тонг вставил сигарету в длинный серебряный мундштук.

— Комитет начальников штабов в нерешительности. Армия не может вечно мешать конгрессу собраться. И едва конгрессмены проголосуют за импичмент, генералы и адмиралы тут же перейдут на сторону конгресса и нового главы государства.

— Которым станет Алан Моран, — сказала Мин Корио с таким выражением, словно съела что-то горькое.

— Если мы не отпустим Винсента Марголина.

— И перережем себе горло. Лучше ему исчезнуть навсегда. Пусть его труп найдут в Потомаке.

— Послушай, онуми, — сказал Ли Тонг; его темные глаза блеснули. — У нас две возможности. Первая. Лаборатория в полном порядке. Данные Лугового по-прежнему в ее компьютерах. Мы можем воспользоваться его техникой воздействия на мозг. Можем нанять других ученых и запрограммировать Марголина. И тогда не русские будут контролировать Белый дом, а „Морские перевозки Бугенвиль“.

— Но если Моран принесет президентскую присягу раньше, чем закончится работа, Марголин будет для нас бесполезен.

— Вторая возможность, — сказал Ли Тонг, — договориться с Мораном об устранении Марголина и заставить его заплатить за Белый дом.

— А он пойдет на это?

— Моран хитер и проницателен. Его политическое влияние основано на тайных противозаконных финансовых операциях. Поверь мне, онуми, Моран заплатит любую цену за право стать президентом.

Мин Корио с большим уважением посмотрела на внука. Он обладал почти мистическим даром ухватывать самую суть. Она едва заметно улыбнулась.

Ничто так не горячило ее кровь торговки, как возможность превратить поражение в победу.

— Договаривайся, — сказала она.

— Очень рад, что ты согласна.

— Обязательно перемести лабораторию в безопасное место, — сказала Мин Корио; ее мозг лихорадочно заработал. — По крайней мере, пока мы не узнаем, каково наше положение. Следователи скоро сопоставят все обрывочные данные и сосредоточат свои поиски на восточном побережье.

— Я тоже так думаю, — сказал Ли Тонг. — И уже под свою ответственность приказал одному из наших буксиров вывести лабораторию из вод Южной Каролины и переправить к нашему закрытому причалу.

Мин Корио кивнула.

— Отличный выбор.

— И очень практичный, — согласился внук.

— Как поступим с женщиной из конгресса? — спросила Мин Корио.

— Если она обратится к прессе, то может возникнуть много неприятных вопросов о присутствии Морана на борту „Леонида Андреева“. Он должен будет заплатить и за ее молчание.

— Да, своей ложью он сам себя загнал в ловушку.

— Или можно поставить с ней опыт по влиянию на мозг и вернуть в Вашингтон. Еще один слуга в конгрессе может оказаться полезен.

— Но если Моран откажется заключать сделку?

— Тогда мы затопим лабораторию вместе с Марголином и Лорен Смит на глубине в сто морских саженей.

* * *

Без ведома Ли Тонга и Мин Корио их разговор передавался на крышу соседнего жилого дома, где ретранслятор передавал радиосигнал записывающему устройству в пыльном пустом кабинете в нескольких кварталах от Хадсон-стрит.

Здание, построенное в конце прошлого столетия, вот-вот должны были снести, и, хотя большинство контор пустовало, обитатели некоторых офисов еще не переехали.

В распоряжении Сала Касио был весь десятый этаж. Он выбрал именно его, потому что служители никогда не выходили из лифта, а из окна открывался прямой вид на окно, за которым помещался ретранслятор. Койка, спальный мешок и небольшая плитка — этим исчерпывалось все ему необходимое, и, если не считать трансивера, единственным дополнительным предметом обстановки было старое выцветшее и рваное кресло, которое Касио нашел у помойки в переулке.

Он открыл дверь своим ключом и вошел. Руки у него были заняты бумажным пакетом с сэндвичами и тремя бутылками пива „Герман Джозеф“. В конторе было жарко и душно, поэтому Касио открыл окно и посмотрел на огни Нью-Джерси за рекой.