За буйки (сборник)

Инга почувствовала закипающее раздражение против мужа, которое заставляло ее уважать себя и освежало, как слезы. У нее в душе – гигантские космические бури, а этот мужлан ничего не замечает! Правда, привез изящную цепочку – точно такую же, которая была у ее подружки Татьяны, бывшей любовницы Романа. Цепочка соблазнительно сбегала к основанию прелестного бюста, и Роман просто пожирал глазами то ли украшение, то ли не очень впечатляющие формы Татьяны. Инга представила себе, как смотрелась бы живая и скользящая очаровательной змейкой цепочка на фоне ее пышной и упругой груди. В тот же вечер она обронила, что она без ума от одной безделушки, от цепочки белого золота, которая собиралась живыми капельками и тут же распускалась с искристым блеском.

Надо же: запомнил и привез. Точь в точь, как у Татьяны. Копия. Ну, никакого воображения, ноль фантазии.

– Спасибо, милый.

– Носи на здоровье, котик.

Раздражение не убывало, а нарастало.

– Есть хочешь?

– Угу.

Не «конечно», не «еще бы!», или «голоден, как пес», «жрать хочу», в конце концов, просто «да, дорогая», – ни за что на свете. Всегда и только – «угу». Просто родился с этим. Раз и навсегда.

Инге стало невыносимо жалко себя. Она села и расплакалась.

Григорий в это время возился в ванной. Он вышел в трусах (не таких плотных, как у Романа, фигура не позволяла, а в небрежно приспущенных, «семейных»), свежевыбритый – с брюшком, с мешками под глазами (много работал, это он умеет) и скучно уставился на жену. На столе ждали его голубцы, а тут жена неизвестно из-за чего плачет.

– Ты чего?

Этого «ты чего» Инга простить ему не смогла.

– Я ухожу от тебя! – неожиданно для самой себя заверещала она. – Ухожу! Сегодня же!

– Куда?

Руки опустились вдоль трусов, как по команде.

– К любовнику, у которого я была вчера! А перед этим я спала с другим любовником. Мне надо было почувствовать себя женщиной. Я же не агрегат для приготовления голубцов!

Инге хотелось, чтобы ее пожалели, приласкали, ощутили сложность ее переживаний, делающие ее женщиной уникальной и страшно, фатально привлекательной, которой можно все-все простить. Которой нельзя не простить, даже если речь идет о ее капризах. Тем более, если речь идет о дурацких капризах. Такому человеку и она бы все простила в этот момент. Даже «ты чего».

Но лицо Григория окаменело.

– Змея, – суховато изрек муж. – Вон из моего дома.

– Это я змея? – взвилась Инга, уязвленная в лучших чувствах. – Да я засохла с тобой в этой пустыне, которую ты называешь «мой дом». Ты растоптал мою жизнь!

Тут Григорий поступил весьма оригинально, удивив свою жену: он банально двинул ей – откуда только прыть взялась! – твердым кулаком под глаз. Она рухнула на пол, и ее накрыла волна отвратительного страха. И физического, и страха за то, что будет с ее благополучной жизнью дальше.

Она начала что-то кричать, а когда пришла в себя, то до нее дошло, что единственное слово, осевшее у нее в ушах, было «развод».

И, кажется, оно было произнесено тихим мужским голосом.

3

По совету Романа, она упала мужу в ноги и «призналась», что выдумала все, от начала до конца, про своих любовников. От начала – до конца. У нее были веские основания: загубленная жизнь. Ей хотелось, чтобы муж стал ревновать, обратил на нее внимание. «И все такое, – добавил Роман. – Всякие женские штучки».

При этом Инге хотелось, чтобы вся эта история заставила обратить на нее внимание Романа. Кто знает, может, ее сумасшедшее поведение заставит этого сердцееда уйти из семьи и предложить ей, Инге, руку и сердце. Жизнь, говорят, полна неожиданностей. Кто знает…

Но Романа цинично интересовало только одно: замять чужой семейный скандал, чтобы, не дай бог, пожар не перекинулся в «его дом». Все мужчины одинаковы. Жизнь разнообразит только то, что им попадаются разные женщины.

Муж отказывался верить тому, что в изобилии предлагала ему Инга. Она импровизировала вдохновенно и с большой выдумкой, уже почти сама поверив в то, что плела мужу. Слезы не сходили с ее печальных глаз. Она вдруг поняла, что имел в виду Роман под «всякими женскими штучками».

По совету Романа (сама она не могла соображать, по крайней мере, ей хотелось, чтобы Роман поверил хоть в это), она выглядела убитой и растерзанной, день за днем, неделя за неделей, хотя в душе была несколько растеряна, не более того. Роман сказал, что если она поведет себя правильно, то получится классическое «битый небитого везет». «Битые нуждаются в небитых, и наоборот: это позволяет первым сохранить достоинство, а вторым – по-прежнему презирать первых», – сказал Роман. И добавил: «Это самый распространенный вариант семейной гармонии». Инга посмотрела на него снизу вверх (она сидела, он стоял): она стала побаиваться мужчин, и Роман стал казаться ей вовсе не таким простым, каким казался раньше. Нет, вовсе не упругим торсом он привлекал ее внимание. Чем-то другим.