За час до рассвета

— Да на что он вам сдался, поганый старикашка. Пните в зад, пусть улепетывает со своими манатками, — предложил Семен. — Ведь вам нужен Метелин… Десять тысяч марок.

Лицо Сысоя Карповича разгладилось:

— Десять тысяч, надо же!.. Ты прав, за такого хрыча ничего не дадут. — Полицай отрывисто хохотнул и по-бычьи уставился на Максима Максимовича. — Ишь ты гордый какой: «Осторожней на поворотах!» Вот я документики твои оставлю, узнаешь, как там на поворотах. Первый же патруль сцапает… А там и… порядок. Вон отсюда, чучело гороховое!.. В случае чего, со дна морского тебя достану.

С помощью Насти Максим Максимович собрал свои вещи и, не торопясь, вышел из дому.

— У нашего Сысоя Карповича ума — палата! — воскликнул Семен. — И надо ж такое придумать: вроде бы и отпустил человека, а на самом-то деле арестовал… Эх! А смерть придет, помирать будем…

Поздно вечером, когда вернулись от соседки, оставив там спать опьяневшего Сысоя Карповича, Метелин спросил Василия:

— А что за ересь Настя об отце молола? Ее отец действительно был кулаком?

— Точно, в двадцатипятитысячника стрелял.

— И ничего не точно, — донесся голос Насти.

Она, видимо, ждала их, лежала на кровати одетая. Сейчас же поднялась, чуть выдвинула фитиль лампы — и в хате стало светлее.

— Легче всего сказать: стрелял. А видел кто?.. Я сама казню себя. Все думаю, думаю, а права ли — кто определит? Девчонкой тогда еще была. Набегаюсь, бывало, только до подушки — и уснула. А тут надо же — никак сон не идет. Смотрю — отец поднялся. Надел кожух, валенки. Встал на колени перед иконой, закрестился: «Прости, господи, за общество грех приму». Топором вскрыл половицу, вынул обрез, ушел… А утром по дороге в школу страшную новость узнала: ранен организатор колхоза, прибывший к нам из города. В окно в него стреляли. Меня будто кипятком ошпарили. Прямо — к учительнице… Все ей, как на духу.. Конечно, отца арестовали. Нас раскулачили, в ссылку отправили.

— А тебя?.. Что ж, учительница не вступилась?

— Почему — вступилась… Да разве оторвешь дочь от отца с матерью.

— А он узнал?

— Что вы?! Прибил бы. Ох и лютый был человек!

В эту ночь в доме Насти долго не спали…

А по заснеженной степи, преодолевая встречный ветер, брел с сундучком Максим Максимович. Он досадовал и на себя, и на Метелина. Теперь надо вновь менять документы. А без них и в город не явишься. «Ну, да ничего, надежных людей немало, — успокаивал он себя. — Но кто же все-таки помогает нашей авиации?..»

Максим Максимович терялся в догадках.

ИСПОВЕДЬ РУЖИ

Зима стояла суровая. С осени ударили лютые морозы. Воробьи замерзали на лету. На улицах горбатыми сугробами затвердел снег. Казалось, что сама природа позвала сюда, в теплые края, сибирские метели и вьюги на гибель врагу.

Кутаясь в старенький пуховый платок, Ирина шла по пустынным улицам. Рядом с ней с мешком за плечами держался Сашко. У развалин санатория они огляделись: ни сзади, ни спереди никого не было. Взяв у брата мешок, Ирина быстро скрылась в проломе стены. Ежик сделал крюк, вернулся домой.

Ирина весь день готовилась к встрече с Ружей. Запасалась хирургическими инструментами, лекарствами. И много думала. Что за человек эта Ружа, для какой цели ей понадобился хирург. Мысли о возможном предательстве ей даже не приходили в голову.

Перед входом в подвал ее поджидала Ружа. Ирина привычно спросила, где находится больной. Цыганка ответила не сразу, по всему было видно, в чем-то сомневается. Потом, схватив Трубникову за руку, Ружа прошептала в самое лицо Ирины:

— Я должна предупредить, что вы многим рискуете: узнают немцы — расстреляют, сболтнете — я зарежу. Решайте!

Профессиональное чувство врача уже овладело Ириной. Она строго сказала:

— Мы теряем время!

Тут-то, наконец, Ружа решилась:

— Пошли.

Она открыла знакомую Ирине потайную дверь. Ирина очутилась в темном подземелье. Пахло прелью, застоялой сыростью.

Ружа осветила фонариком выложенные кирпичом стены, взяла врача под руку, и они пошли по горизонтальной штольне. Временами то справа, то слева попадались прорубленные в стене карманы — отсеки — величиной с небольшую комнату.

«Вот где хранил грек контрабандные товары, — подумала Ирина. — Это и есть тот самый тоннель, о котором говорила мама».

Они шли несколько минут. Впереди показался завал из обрушившихся камней. Не доходя до него, Ружа скомандовала:

— Сюда!

Они свернули в ближайший отсек. Пол его был устлан ковром, в углу мерцала семилинейная керосиновая лампа, на фанерных ящиках, сложенных один на другой, стояли кастрюли, стаканы, примус, ведро.

— Сергей Владимирович, — проговорила Ружа, — к вам можно? Я привела доктора, о котором вам говорила.

Из темноты послышалось покашливание, затем глухой голос:

— Пожалуйста. За неудобства прошу извинить.

Постепенно глаза Ирины притерпелись, и она рассмотрела на полу мужчину. Он лежал на двух или на трех матрацах, прикрытый солдатским одеялом. Рядом с ним на ящике лежали колбаса, хлеб. У изголовья стоял ящик, от которого тянулись провода куда-то в темноту.

Ирина сняла пальто, подошла к больному:

— Вы можете подняться?