За час до рассвета

«С 16 ноября 1941 года германские войска, развернув против Западного фронта 13 танковых, 33 пехотные и 5 мотопехотных дивизий, начали второе генеральное наступление на Москву.

До 6 декабря наши войска вели ожесточенные оборонительные бои, сдерживая наступление ударных фланговых группировок противника и отражая его вспомогательные удары на Истринском, Звенигородском и Наро-Фоминском направлениях.

6 декабря войска нашего Западного фронта, измотав противника в предшествующих боях, перешли в контрнаступление против его ударных фланговых группировок.

В результате начатого наступления обе эти группировки разбиты и поспешно отходят, бросая технику, вооружение и неся огромные потери.

В итоге за время с 16 ноября по 10 декабря захвачено и уничтожено без учета действий авиации: танков — 1434, автомашин — 5416, орудий — 575, минометов — 339, пулеметов — 870. Убито 85 тысяч немцев.

Немецкое информационное бюро писало в начале декабря, что германское наступление на столицу большевиков продвинулось так далеко, что уже можно рассмотреть внутреннюю часть города Москвы через хороший бинокль.

Теперь уже несомненно, что этот хвастливый план окружения и взятия Москвы провалился с треском».

Всех, кто был в театре, стали тщательно проверять. Документы у Ирины были в порядке. Ивлева тоже отпустили. На улице он сказал:

— Напрасно не захватили листовку.

— А что в ней интересного? — удивилась Ирина. — Меня это не касается.

— Ну как же. Ведь это наши действуют…

— «Наши»! Кого вы имеете в виду?

— Патриотов. В городе их много…

— Ну, что вы? Откуда? — пожала плечами Ирина.

На следующий день неожиданно в медпункт пришел Ивлев: весь в синяках, глаз затек, левое ухо надорвано — кровоточило.

Пока над ним хлопотала медсестра, Петр храбрился:

— Напоролся на бандюг. Хотели пальто и часы снять. Но я им наподдавал! Несколько приемчиков провернул — и пятеро не устояли.

— Вы к тому же боксер? — поинтересовалась Ирина.

— Есть немножко. В кружке занимался. Пусть благодарят бога, что ноги унесли.

Медсестра съехидничала:

— Мой знакомый хвастался: «Вот дал я им, чуть живым выбрался».

Ивлев не уловил иронии:

— Я все равно найду их. Поодиночке… мокрого места от них не останется. Не с тем связались…

— Заприметили? — поинтересовалась медсестра.

— Где там, темнища! Да уж найду!

Дома Ирина рассказала о ночном происшествии с Ивлевым.

Когда мать и Сашко ушли в свою комнату, Костя признался Ирине, что ее «ухажера» припугнули ребята из его боевой группы: не ходи, мол, где не положено, иначе ноги обломаем!

□

Безвозвратно уходили наполненные горечью и тревогами дни, недели. У Надежды Илларионовны ныли руки, ноги, ломило в позвоночнике. Днем крепилась, а ночью не спала и, чтобы обмануть боль, думала о детях.

Замутнело окошко, на потолке обозначилась трещина. Надо бы замазать, да мела нет. Другие заботы изнуряют. Базар, как кость обглодали — никакого привоза. В магазинах мыши от голода дохнут. В доме холодно, топка на исходе.

Осторожно, чтобы не скрипнула обвисшая сетка кровати, она встала. Холодно на кухне. Измельчила потрепанный учебник: на подтопку хватит. Нет, видно, без угля не обойтись, а ведь в сарае его осталось не более двух ведер. Накинула фуфайку.

Просветлело окно. «Что-то день принесет? Добра ждать — себя обманывать. Я-то свой век — худо ли, хорошо ли — свековала. Дети, дети-то как?.. Куда же совок запропастился?»

Запылает огонь в печке — на душе уютнее станет. Нашелся совок. Выпрямилась, выглянула в окно — обомлела. Из приземистой двери катуха, в котором до войны откармливали кабана, на четвереньках вылез человек. И что ему там приглянулось: красть-то нечего? А он встал. Осмотрелся и быстро перемахнул через ограду на улицу. «Батюшки, да это же Ивлев!» — признала парня Надежда Илларионовна.

Когда Ирина проснулась, мать тихо сказала:

— В катухе твой «ухажер» дежурил. Следит, кто к нам придет.

Ирина догадалась, о ком речь.