За час до рассвета

Во второй половине августа 1944 года, как-то утром, к нам в дом зашел полковник Александр Васильевич Белов. Наш старый знакомый, отправлявший нас не в один опасный путь. Он привез мне приказ: срочно явиться в город Седлец в штаб 1-го Белорусского фронта. Когда я прибыл в этот городок, по его улицам сновали штабные легковые машины, грохоча проносились грузовики. Над городом в сторону фронта пролетали, серебристо поблескивая на солнце, эскадрильи «ильюшиных». Я смотрел им вслед поверх крыш, в сторону холодного и низкого горизонта: за ним проходила линия фронта, а еще дальше, за Вислой, лежала Варшава.

Через полчаса я уже докладывал в штабе о своем прибытии и через несколько минут был принят командующим фронтом, маршалом К. К. Рокоссовским и членом Военного Совета фронта генерал-лейтенантом К. Ф. Телегиным.

Когда я вошел и представился, маршал сказал:

— Очень рад вас видеть, Олег. [17]Присаживайтесь… Вы уже знаете о том, что в Варшаве поднято восстание?

— Знаю, товарищ командующий.

— Готовы ли вы к выполнению весьма сложного задания?

— Так точно.

— Так вот. Мы отправляем в Варшаву самолетами медикаменты, оружие, продовольствие для повстанцев и не знаем, куда все это попадает. Так что вам, — командующий встал, встал и я, — поручается завтра вылететь на самолете в Варшаву, десантироваться к повстанцам, организовать разведку укрепленных точек противника, выяснить наличие войск и техники гитлеровцев в Варшаве и по радио сообщить об этом нам. Кроме того, вам надлежит связаться с командованием Армии Людовой и сообщить нам, в чем они нуждаются и какая им нужна поддержка. С вами вылетит радист — ваш старый друг Дмитрий Стенько.

— Спасибо, товарищ командующий! Действительно, боевой друг, испытанный…

— Счастливого вам возвращения!..

…Очень хорошо запомнились мне последние минуты перед вылетом.

Вечер выдался на славу: теплый, безветренный. Мы слушали выпуск последних известий с фронта по рации Дмитрия Стенько, когда к дому подкатил в «эмке» полковник Белов.

Он был, как обычно, спокоен, немногоречив, и только натянутая веселость произносимых им шуток и замечаний выдавали его глубокую внутреннюю тревогу. Мне всегда казалось, что полковник сильнее нас самих переживал наше горе и радости и те всевозможные невзгоды, которые подстерегали нас, его подчиненных, на трудном пути к очередной цели. Но еще не было случая, чтобы я уходил через линию фронта, не почерпнув моральной поддержки в силе, собранности и сосредоточенной энергии полковника.

В памяти моей странно переплетаются важные, но полустертые временем факты с фактами не столь уж важными, но по сей день сохранившими свою яркость. Очень хорошо запомнились мне последние минуты перед вылетом. Вот стоим мы в темноте, у самолета, подает мне руку и называется лейтенантом Лященко маленький человек; вот кричит что-то полковник Белов, но голос его заглушается шумом заработавших моторов. Я отказываюсь, но полковник усиленно сует мне свои кожаные, на меху, перчатки. Наверное, весь состав легкобомбардировочной эскадрильи высыпал на поле провожать нас в ту памятную сентябрьскую ночь. Мы — я и Стенько — смущенно улыбаемся: подумаешь, дело какое! Я на ощупь нахожу, пожимаю чьи-то дружеские руки. Лиц не разглядишь. Вспыхивают только огоньки папирос… Вот стоит передо мной Дмитрий Стенько. Он не подает мне руки. И я не протягиваю ему свою. Через час-два мы встретимся…

— Ну, пока! — говорит он и идет к своему самолету.

«А может быть, все-таки нужно было бы пожать руку Дмитрию? — думал я, устраиваясь поудобнее в кабине позади летчика. — Кто знает!..»

Мотор взревел с такой силой, что затряслась не только тонкая обшивка «По-2» — задрожала, казалось, ночь вокруг. Рев этот проникал в меня, и все внутри вместе с сжавшимся на миг сердцем сделалось слаженным мощным механизмом — я не существовал уже отдельно от самолета. Во мне закипела та буйная и хмельная радость, о которой с удивлением и восторгом вспоминают наши десантники, наши партизаны — каждый, кто дерзал в бою. Ее я испытывал и раньше. Точно так же огнем пронизывает все твое тело команда «Готовсь!», когда ты стоишь над немецким тылом у люка самолета или когда появляется из-за поворота автоколонна немцев и вот-вот обрушится на них шквал огня партизанских автоматов. Тогда, в эти незабываемые минуты, храня внешнее спокойствие, ты дрожишь, как этот вот незаменимый, славный «По-2», ты не в силах сдержать опаляющей огнем радости боя.

Ночь была светлая, лунная…