За час до рассвета

— Так ты тоже уходи отсюда быстрее, Женечка, — посоветовал Николай, с жалостью и благодарностью смотря на ее светлые волосы, на белоснежный кружевной воротничок скромного платья.

— Мы вечером с подругами уйдем в Минск.

— Сейчас вам нужно уходить, сейчас… Будь здорова, Женечка…

И они разошлись. Николай с пятью красноармейцами резко свернули вправо, и через небольшое поле они направились в лес. Двое суток ходили по лесу, искали партизан, на третьи решили зайти в деревню, чтобы раздобыть продуктов. Утром зашли в первую крайнюю хату, застали там старика. Он сидел за большим дубовым столом и ел прямо из чугунка дымящуюся, горячую картошку, рядом стояла огромная миска с капустой.

Неожиданное появление обросших до бровей незнакомцев так подействовало на старика, что он с перепугу залез под стол. Стоявшая у печи старуха от удивления так и застыла с ухватом в руках.

— Вы извините, мы напугали вас, — проговорил Алексеев. — Мы — пленные. Покормите нас, пожалуйста, если можно.

Только после этого старик вылез из-под стола, подслеповатым глазом посмотрел на Николая и сказал:

— Ах, як вы мяне перепугали, дарагенькие! Раненые?

— Да, отец, к сожалению.

— Сядайте, сядайте, сыночки, за стол. Бульбачка есть, слава богу…

Так сладко запахло обжитым домом. Николай первым присел к столу и за разговором с хозяином хаты не заметил, как не осталось ни картошки, ни капусты. Нужно было уходить. В деревню могли в любую минуту ворваться гитлеровцы. Старик на прощание каждому отрезал по большой скибке хлеба, перекрестил всех и сказал:

— С богом, сыночки… Мои тоже, могуть, где-то маются вот так…

— Спасибо, отец, спасибо, — ответил за всех Алексеев. — А как нам в Шкловские леса попасть?

— Вот за огороды выйдете и прямо лесом туда, к Шклову, и попадете. Верст так будеть с тридцать…

Был полдень. Низко плыли серые, набрякшие тучи. Сильно болела голова, рана давала себя знать. Николай шел впереди, поддерживая раненую руку, горько раздумывая над тем, как несправедливо все устроено на свете: иноземцы напали на Родину, опустошают ее земли, убивают, измываются над людьми. И вот он, простой человек, должен на своих родных просторах прятаться от фашистских пришельцев. Кто их сюда просил? Кому они здесь нужны? Нет, сволочи, пощады вам не будет!..

Алексеев так погрузился в свои мысли, что и не заметил, как они попали на широкую грунтовую дорогу, которая вилась среди дубового леса.

— Хальт! — вдруг раздалась немецкая команда, и около группы неожиданно появилось пять гитлеровцев с автоматами.

— Хэндэ хох!

Алексеев, не раз слышавший эту команду, поднял руки. За ним последовали и его товарищи. Николай еще не успел прийти в себя от страшной мысли: снова плен, — как раздалась новая команда:

— Градэ аус! — И один из гитлеровцев указал автоматом на дорогу.

«Значит, нужно идти», — промелькнуло в голове. И Николай двинулся, понуро опустив голову.

Алексеева с товарищами привели в соседнюю деревню. Там гитлеровцы долго их допрашивали, выясняли: не партизаны ли? А когда убедились, что нет, усадили в машину, привезли в лагерь военнопленных под Могилев и загнали в длинный дощатый барак.

За колючей проволокой

Как-то утром Николай и другие военнопленные стояли у проволочного заграждения, просили еду у женщин, которые ходили с узелками и кого-то высматривали.

— Мамаша, — попросил Алексеев, — дай картошки.

Вдруг одна из женщин посмотрела на него и молча подала ему через ограду прямо в руки полный чугунок еще горячей картошки. Он обхватил этот горшок левой рукой, прижал к груди. Николая со всех сторон обступили пленные. Он и рта не успел открыть, как десятки рук потянулись к чугунку, выхватывая картошку. Он только чувствовал ее аппетитный запах, но не успел взять хотя бы одну.

В мгновение ока чугунок опустел, лишь белела одна картофелина, прилипшая ко дну. Николай хотел было съесть ее, но чья-то костлявая рука потянулась к ней так, что пальцы хрустнули от напряжения. Николай поднял голову и вдруг увидел знакомое лицо.

— Сергей?! Артеменков!..

— Алексеев?.. Николай! Живой! Со мной тут из полка Петр Васильев. Мы здесь уже пятые сутки.

Николай опустил на землю чугунок, левой рукой достал картошку и подал ее Сергею.

— Бери, съешь. Как себя чувствуешь?

— Дела плохи, — вздохнул Сергей. — Надо как-то деру давать. Иначе нам всем каюк.

Подошел Петр Васильев. Он долго всматривался в лицо Алексеева, узнал, бросился к нему.

— Колька! Живой! Братец ты мой! Я слыхал, что тебя бомбой убило. А ты жив, вот какая радость! — Он осмотрелся. — Давайте отойдем вон туда, немного подальше, к бараку, а то сейчас придет душегуб. Есть тут садист один. Каждый день появляется. Выберет пленного и начинает над ним издеваться… заставляет по-пластунски ползти, пока пленный не теряет сознание, а потом избивает резиновой палкой и уходит…

Когда подошли к бараку, Петр сообщил, что собирается бежать из лагеря. Николай обрадованно закивал, но тут же помрачнел и сказал:

— Вы, ребята, совершенно здоровые, так и действуйте. Я вам буду обузой.

Сергей и Петр неодобрительно посмотрели на него.