За чертой

— У меня нет. Из Мексики он так и не вернулся. А если вернулся, то я об этом ничего не слыхал.

Старик надолго замолк. Смотрел, как темнеет прерия на юге.

— Однажды на асфальтовом шоссе в Аризоне я видел границу дождя, — сказал он. — По одну сторону белой линии на целых полмили дождь, а по другую — сухо, как в духовке. Граница — прямо по белой линии.

— Это я верю, — сказал Билли. — Сам такой дождь видал.

— Мне это было так странно!

— А я однажды видел грозу во время снежного бурана, — сказал Билли. — С громом и молнией. Только самой молнии видно не было. Просто все вокруг вдруг как бы освещалось, и все делалось белым, словно вата.

— У меня когда-то мексиканец один работал, так тот тоже такое рассказывал, — сказал старик. — Я тогда так и не решил, верить ему или нет.

— Кстати, это в Мексике было, где я это видел.

— Может, у нас такого не бывает.

Билли улыбнулся. Скрестил перед собою ноги в сапогах, глухо стукнувших о доски пола, и стал обозревать окрестности.

— Хорошие у тебя сапоги, — сказал старик.

— Это я в Альбукерке купил.

— Смотрятся прям что сто лет носи, сносу не будет.

— Ну, надеюсь. Да ведь немало они и стоили.

— Как цены-то все задрались — что твой кошачий хвост, с этой войной и всем прочим. Это еще если найдешь, чего тебе надо-то.

На пруд, устроенный чуть западнее дома, через ближний выгон пошли слетаться голуби.

— А ты не женился, часом, втайне от нас от всех? — сказал старик.

— Нет, сэр.

— Люди, между прочим, бобылей не очень одобряют. Не знаю уж почему… Помню, как на меня насели: женись да женись, когда я овдовел-то, а мне уж шестьдесят почти было. Все больше, правда, свояченица. А что поделашь, если у меня уже была лучшая женщина на всем белом свете. Такое везение, знаешь, дважды не выпадает.

— Да, сэр. Дважды — это едва ли.

— Помню, старый дядюшка Бад Лэнгфорд говаривал: чем дурная какая жена, так лучше уж никакой. А сам-то, между прочим, вообще никогда женат не был. Так что и не знаю даже, с чего он это взял.

— Наверное, я должен признаться: ну вообще я насчет них вот ни фига не понимаю.

— В смысле чего?

— В смысле женщин.

— А-а, — сказал старик. — Ну, так зато ты, по крайности, хоть не прикидываешься.

— А чего прикидываться. Толку-то.

— Чего бы тебе лошадей чуток вперед не передвинуть, а то барахлишко вымокнет.

— Да я лучше, наверное, уже поеду.

— Куда под дождь-то. Да и ужин у нас как раз намечается. Я тут завел себе кухарку-мексиканку.

— Да ну. Пожалуй, надо бы мне все-таки ехать, пока решимость есть.

— Нет, ты уж оставайся, поужинай.

— Черт, погодите-ка малость.

Когда Билли возвратился из конюшни, ветер разыгрался сильнее, но дождя все не было.

— Коня твоего помню, — сказал старик. — Это ж был конь твоего папы.

— Да, сэр.

— Он его купил у какого-то мексиканца. Говорит, так-то конь вроде ничего, но по-английски ж ни бум-бум не волокет!

Опираясь на руки, старик поднялся из своего качающегося кресла, еле успев подхватить Библию, чуть было не выпавшую из подмышки.

— Вот, даже с кресла встать — для меня теперь работа. Ты такое, наверное, представить себе не можешь, да?

— Что, думаете, лошади не понимают слов?

— Да я не уверен, что люди-то их всегда понимают. Пошли-ка в дом. Она уж обкричалась. Второй раз зовет.

Утром Билли проснулся еще до рассвета, прошел через темный дом на кухню, где горел свет. За кухонным столом сидела женщина, слушала радиоприемник в корпусе, напоминающем митру католического епископа. Он был настроен на станцию в Сьюдад-Хуаресе, но когда Билли показался в дверях, она его выключила и посмотрела на вошедшего.

— Est? bien, — сказал он. —No tiene que apagarlo.[655]

Пожав плечами, она встала. Сказала, что все равно передача кончилась, и спросила, как он насчет завтрака. Он ответил, что с удовольствием.

Пока она собирала на стол, он вышел в конюшню, обработал лошадей щеткой, вычистил им копыта, после чего поседлал Ниньо (оставив латиго незатянутым), а на спине вьючной лошади укрепил грузовое седло,{96}хотя и старенькое, но сработанное в мастерских знаменитой калифорнийской компании «Визалия», приторочил к нему скатку и вернулся в дом. Женщина к этому времени уже достала завтрак из печи и выставила на стол. Она приготовила яичницу с ветчиной, пшеничные тортильи и фасоль, все это поставила перед ним и налила ему кофе.

— ?Quiere crema?[656]— сказала она.

— No gracias. Hay salsa?[657]

Она поставила у его локтя соус в маленькой каменнойmolcajete.[658]

— Gracias.

Он думал, что она уйдет, но нет. Она стояла и смотрела, как он ест.

— ?Es pariente del se?or Sanders?[659]— сказала она.

— No. El era amigo de mi padre. — Он поднял взгляд на нее. —Si?ntate, — сказал он. —Puede sentarse.[660]

Она произвела рукой неуловимый жест. Билли не понял, что этот жест должен был значить. Но женщина осталась стоять по-прежнему.

— Su salud no es buena,[661]— сказал он.

Она сказала, что дело не в этом. У него проблемы с глазами, это да, но главное, он очень тяжело воспринял весть о гибели на войне племянника.

— ?Conoci? a su sobrino?[662]— сказала она.

— S?. ?Yusted?[663]