За чертой

Примадонна, расслабившись, прилегла. Но продолжала изучающе смотреть на него. Потом перевела взгляд на работающих в поле крестьян. Помедлив, обратилась к мужчине на ступеньках:

— ?D?ganos, Gaspar. Por qu? me mata el Punchinello?[335]

Он посмотрел на нее снизу вверх. Окинул взглядом всадников.

— Te mata, — сказал он, —porque?l sabe su secreto.[336]

— Paff, — сказала примадонна. —?No es porque le s? el suyo?[337]

— No.

— ?A pesar de lo que piensa la gente?[338]

— A pesar de cualquier.[339]

— ?Y qu? es este secreto?[340]

Мужчина поднял ногу в сапоге, положил на колено и принялся изучать сапог. Сапог был черной кожи со шнуровкой сбоку, довольно редкого для этой страны фасона.

— El secreto, — сказал он, —es que en este mundo la mascara es la que es verdadera.[341]

— ?Le entendi??[342]— сказала примадонна.

Билли сказал, что понимает. Спросил ее, разделяет ли она это мнение, но она лишь расслабленно помахала рукой.

— Так говоритarriero,[343]— сказала она. —?Qui?n sabe?[344]

— Он говорит, это был ваш секрет.

— Фи! У меня нет секрета. Во всяком случае, больше я такими вещами не интересуюсь. Очень надо. Чтобы тебя каждый божий день убивали. Это выматывает силы. Лишает способности соображать. Уж лучше сосредоточиться на вещах помельче.

— А я, вообще-то, подумал, что это он просто из ревности.

— Ну да. Конечно. Но даже и на ревность нужны силы. Ревновать в Дуранго, потом опять в Монклове, в Монтерее. Ревновать на жаре, под дождем и на холоде. Такая ревность исчерпает злобу тысячи сердец, не правда ли? По силам ли такое человеку? На мой взгляд, лучше бы заняться изучением какой-нибудь малости. А потом и покрупнее вещи последуют. На мелочах можно набить руку. Затраченные на них усилия вознаграждаются. Сначала поза, положение головы. Движение руки. В таких вещах арриеро всего лишь зритель. Он не может знать, что для человека в маске ничего не меняется. Актер изображает не то, что ему хочется, а только то, что велит ему этот мир. В маске или без маски —безразлично.

Она взяла театральный бинокль за ручку и стала обозревать окружающий мир. Дорогу. Длинные тени на ней.

— И куда же вы все втроем направляетесь? — спросила она.

— Мы сюда приехали искать лошадей, которых у нас украли.

— А кому они были вверены?

На это никто не ответил.

Она поглядела на Бойда. Раскрыла веер. На гармошке из рисовой бумаги был нарисован дракон с большими круглыми глазами. Сложила веер.

— И долго вы собираетесь искать ваших лошадей?

— Ну, столько, сколько потребуется.

— Podr?a ser un viaje largo.[345]

— Quiz?s.[346]

— В длинных путешествиях часто теряют себя.

— Что, мэм?

— Вы сами увидите. Даже родным братьям трудно в таких блужданиях оставаться вместе. А у дороги так и вообще свои законы, и не бывает, чтобы у двоих путников было одинаковое их понимание. Если им вообще удастся прийти к какому-то пониманию. Послушайтеcorridos[347]этой страны. Они многое вам скажут. Тогда вы и в собственной жизни кое-чему поймете цену. Ведь это, наверное, правда, что ничего не скроешь. Однако многие не желают видеть того, что лежит перед их глазами в ярком свете. Вы сами увидите. Форма колдобин — это и есть дорога. Другой дороги с теми же колдобинами нет, она только одна такая. И всякое странствие, на ней начатое, будет закончено. Найдутся лошади или не найдутся.

— Мы, пожалуй, лучше поедем, — сказал Билли.

— Andale pues,[348]— сказала примадонна. — Да пребудет с вами Господь.

— Если по дороге встречу вашего Пунчинельо, скажу ему, что вы его заждались.

— Фи, — сказала примадонна. — Не берите в голову.

— Adi?s.[349]

— Adi?s.

Билли окинул взглядом мужчину на ступеньках:

— Hasta luego.[350]

Мужчина кивнул.

— Adi?s, — сказал он.

Еще раз Билли развернул коня. Оглянувшись, коснулся пальцем поля своей шляпы. Грациозным роняющим жестом примадонна раскрыла веер. Арриеро, который сидел упершисьладонями в колени, нагнулся и в последний раз попытался доплюнуть до пса, после чего вся тропа направилась через луг к дороге. Когда Билли в последний раз оглянулсяна примадонну, та наблюдала за ними, подсматривая в свой бинокль. Как будто так ей легче их оценить — именно теперь, когда они по исполосованной тенями дороге уходят в сумерки. Существуя лишь в этом окулярном кружке пространства, куда окружающие вещи являются из ничего и вновь в ничто исчезают — что дерево, что камень, что темнеющие вдали горы, — все замкнуто, заключено в себе и содержит лишь необходимое, и ничего больше.