За чертой милосердия

Да, в восьми километрах на запад проходила для них, партизан, черта милосердия, и иного выхода не существовало.

Приговор был объявлен по отрядам, и вечером, незадолго до выхода, приведен в исполнение.

Вечерняя радиограмма в штаб партизанского движения заканчивалась на этот раз фразой: «За сон на посту расстрелян боец Якунин».

Глава шестая

По воспоминаниям Анны Балдиной

(пос. Пряжа, 18 декабря 1970 г.)

О том, как мы переходили линию финского охранения, я хорошо помню еще и потому, что именно в эти дни произошел случай, который мог кончиться большой бедой и для меня, и для Степана Халалеева.

Чтоб было понятно, начну издалека.

Когда я зимой пришла в отряд сандружииницей, мне сразу же дали винтовку, но через некоторое время фельдшер Ольга Павловна Пахомова приказала винтовку сдать обратно. Представляете мое разочарование! Пришла воевать, бить врага, а на вооружении одна санитарная сумка! Несколько дней я ходила совершенно подавленная…

И тут Миша Ярошенко, связной командира отряда, неожиданно подарил мне трофейный пистолет. Это был красивый и маленький, похожий на детскую игрушку пистолетик в аккуратной лакированной кобуре. В обойму вмещалось шесть крохотных патрончиков. Миша дал мне еще две запасные обоймы, научил меня разбирать и чистить пистолет, а потом и стрелять. Стрелял пистолет хорошо, мягко, звук был похож на выстрел из малокалиберной винтовки, а метров с десяти я легко попадала в тетрадный лист, прикрепленный на дереве. Большего, как объяснил Миша, мне и не требовалось, оружие полагалось сандружинницам лишь для самообороны.

Я была счастлива, но счастье оказалось недолгим. Постепенно все в отряде узнали о подарке, и мой чудный, изящный пистолетик стал предметом не только любопытства, но и постоянных вышучиваний. Уж как над ним только не издевались, как не называли — и пушкой, и гаубицей, и мухобойкой. Даже мой тогдашний командир взвода Саша Аверьянов — потом в походе он стал начальником штаба отряда — строил, глядя на меня, хитрую улыбочку. Сначала я отшучивалась, потом это стало надоедать, но приходилось терпеть, так как я понимала, что в нашей партизанской жизни без шуток просто не обойтись.

Свой пистолетик я любила и с гордостью носила его на поясном ремне. Тогда я не думала, что он принесет мне столько переживаний…

…В Сегеже мы жили в здании школы, рядом остановилась воинская часть, а чуть подальше — жилой дом. Мы познакомились с одной женщиной из этого дома и часто вечерами, захватив с собой что-либо съестное, бегали к ней пить чай.

Так было и в тот вечер — последний перед походом.

Аня Леонтьева, Дуся Григорьева, Наташа Герасимова успели забежать в подъезд дома, я мчалась последняя и вдруг слышу окрик патруля: «Стой!»

Я не остановилась, но патруль дал выстрел в воздух, меня забрали и повели в комендатуру, почти через весь город.

Там первым делом приказали сдать оружие, и мой пистолетик оказался на столе у дежурного коменданта. Надо было видеть, как загорелись у него глаза!

— Откуда? Где взяла? Есть ли разрешение? Почему без документа с оружием?

Не успела я ничего объяснить, как раздался телефонный звонок. Это звонил наш командир Федор Иванович Греков.

Как выяснилось, кто-то из ребят видел из окна случившееся, доложил командиру отряда, и тот теперь решительно требовал доставить сандружинницу Балдину в расположение части.

Комендант, держа на широкой ладони мой маленький, блестящий пистолетик, долго сопротивлялся, упирая на то, что я не подчинилась приказу патруля, вынудила их стрелять, переполошила город и должна за это понести наказание, но потом вдруг согласился, положил телефонную трубку и приказал патрульному:

— Отведи ее назад!

— А пистолет? — спросила я.

— Иди, иди! С пистолетом еще разбираться будем.

Со слезами на глазах я вернулась в отряд, пошла к командиру, все рассказала. Он снова взял телефонную трубку, потребовал вернуть оружие. Мне приказал:

— Ступай отдыхать. Утром получишь. Завтра поход, а вы тут приключения устраиваете.

Всю ночь я не сомкнула глаз. Я словно бы предчувствовала, что так просто мне свой пистолет не получить, уж больно он понравился коменданту.

Так оно и вышло. Несколько часов мне пришлось проторчать в комендатуре. Того коменданта уже не было, мне по очереди предлагали взамен сначала старый, облупившийся наган, потом черный браунинг и даже новенький «ТТ», но я стояла на своем, даже расплакалась, и наконец мой маленький пистолетик снова оказался у меня в руках.

Если бы я тогда знала, что он принесет мне в походе, то может быть, и согласилась бы на замену.

…Помню, это был последний привал перед линией охранения. Был строгий приказ о соблюдении тишины и маскировки. Вообще после случая с Якуниным дисциплина и на марше, и на привалах резко поднялась, все поняли, что шутки и беспечность должны быть оставлены позади.