За чертой милосердия

Недалеко отошли от места привала, как слева неожиданно загремели выстрелы. Один, другой, третий… Пророкотали короткие пулеметные очереди.

Отряды уже начали разворачиваться в боевой порядок, как пришла команда двигаться дальше. Выяснилось, что боковое охранение из отряда «Боевые друзья» наткнулось на спокойно пасшихся в низине лосиху и теленка. Увидев неподвижно застывших людей, животные не бросились бежать, а сбились поплотнее друг к другу. Командир охранения дал команду залечь и послал человека в штаб за разрешением стрелять. Однако, когда лоси начали медленно уходить в лес, он взял ответственность на себя и приказал открыть огонь.

Аристов негодовал. Он требовал немедленного предания виновных суду.

— Из-за какого-то мяса мы проваливаем всю операцию! — громко и непримиримо, чтоб слышали другие, сказал он, не глядя на виновато стоявшего перед ним командира дозора.

Григорьев видел в случившемся лишь один крупный просчет — стрельбу из пулемета. Несколько одиночных выстрелов из винтовки не могли демаскировать бригаду. Населенные пункты отсюда далеко: до Железной Губы километров десять, а до Юккогубы и еще дальше. Выстрелы там, конечно, не слышны. А если где-то в лесу и оказались случайно люди, то винтовочные выстрелы не могли бы насторожить их. Гораздо хуже, если кто-либо слышал пулеметные очереди.

Оставалось надеяться на лучшее. Тем более, что уже поднялся сильный ветер, и он, конечно, как-то скрал звуки пулеметных очередей.

Как это часто бывает, когда люди хотят сделать лучше, а получается хуже, прямого виновника определить было трудно. Выяснилось, что командир охранения не давал команды пулеметчику открывать огонь. По лосихе стреляли из винтовок двое — он сам и еще один меткий боец. Но когда испуганный лосенок бросился бежать, пулеметчик Прястов не выдержал и двумя очередями свалил его.

Чтоб успокоить расходившегося Аристова, Григорьев сурово посмотрел на виновных и сказал:

— Вопрос о наказании будем решать после возвращения из похода! Идите!

— Вы оба должны своей кровью оправдать этот проступок, — добавил им вслед Аристов.

В полчаса туши, не снимая шкур, разделали и поделили сначала по отрядам, потом по взводам, потом по отделениям. Каждому бойцу досталось по небольшому куску мяса.

После полудня начался дождь. Быстро заволокло небо, глухо в вышине зашумел лес, стало темно и прохладно. Все приуныли. Если такая погода продержится долго, то самолетов ждать бесполезно. А ведь ненастье может стоять и день, и два, и три… Где-то далеко на северо-западе пророкотал гром. Он приближался все усиливающимися накатами. И оттого, что он догонял, а партизаны как бы уходили от него, и с каждым разом он грохотал все сильнее и резче, у всех росло ощущение какого-то беспокойства, словно за спиной что-то уже происходит и надо как можно скорей отрываться, убегать, прятаться…

Гром и ливень догнали их. Все кинулись прятаться под деревьями, но елей было мало, а под соснами какое укрытие? Ливень был такой сильный, что пока доставали плащ-палатки, успели промокнуть.

Гроза и ливень обогнали их и ушли вперед, а мелкий дождик продолжался почти всю дорогу. На привал в квадрат 30—92, где должны были ждать сброски продуктов, пришли усталые и мокрые, но счастливые и тем, что добрались наконец-то, и особенно тем, что на западе вновь прояснело и даже выглянуло солнце. А это означало, что погода может быть летной.

Больше часа неподвижно сидели, ожидая, пока будет произведена разведка местности. Потом по цепочке зашелестела команда: «Привал!», и отряды разошлись в отведенные им сектора.

Разрешение развести по одному костру на отделение все восприняли как вполне заслуженную награду за этот утомительный суточный переход. Теперь можно и обсушиться, и сварить, наконец, злополучное мясо, которое давно уже не давало покоя голодному воображению.

Все шло отлично, и ничто, казалось, не предвещало беды. Место для привала оказалось сухим и удобным. На западе сквозь редкие стволы соснового бора поблескивало широкое Сидрозеро. Его противоположный берег проступал сквозь синеватую дымку. С востока — в километре — было труднопроходимое болото. Год или два назад в этих местах прошел низовой пожар, трава и кустарник выгорели и еще не успели подняться. Снизу даже обуглились стволы кондовых сосен. Слабый ветерок с озера легко проникал сюда, и комаров поэтому почти не было.

Костры, как и положено, развели в ложбинках и укрытиях. Дежурный по отряду специально расхаживал от отделения к отделению и присматривал, чтоб и костер был небольшим, и чтоб дыму не было.

Этому партизан учить не надо. Дай только разрешение — такой костерок держать будут, что и в двадцати шагах не заметишь. Промокшую сверху валежину специально отешут топором, чтоб не дымила; щепки аккуратно высушат и все до единой сожгут, а сами двойным кольцом так плотно усядутся вокруг, что издали и не поймешь — то ли есть у них костер, то ли по лености да усталости решили без него обойтись.