За чертой милосердия

Через двери и окна люди выскакивали из бараков, не домывшиеся в бане наскоро натягивали на мокрое тело белье, хватали вещмешки и оружие и все бежали к линии обороны: одни по команде, другие, кто не слышал команды, по нехитрому воинскому правилу действовать так же, как действует товарищ. Люди разных отрядов бежали навстречу друг другу, и эта сумятица в первые минуты была похожа на панику. За протокой слышалась яростная пальба из пулеметов и автоматов, случайные пули посвистывали над головами, и никто еще не знал, где противник и сколько его. Не все еще успели добежать и залечь в оборону, как поступила новая команда: поотрядно сниматься и отходить к лесу. Бой за протокой начал стихать, он перешел в размеренную перестрелку, потом перестрелка стала опять нарастать и приближаться к поселку, но это никого уже не страшило и по-своему даже успокаивало: отряды в сборе, а отходить под звуки боя спокойней — по крайней мере знаешь, где противник. Все это не один раз было испытано во время зимних операций на Онежском побережье и потому привычно.

Отстающих не было. Реальная близость противника заставляла даже ослабевших действовать быстро и на пределе сил. Вначале шли ходко, почти беглым шагом, потом приняли обычный походный ритм с частыми остановками для коротких разведок.

Стрельба позади давно уже затихла, тучи гнуса вились над потными людьми — все было как вчера, как пять — десять дней назад, и вместе с тем все было по-иному. Стычка с врагом, пусть короткая и не совсем понятная по исходу, так как участвовал в ней лишь один взвод, а вся бригада зачем-то стала поспешно отходить, — все же эта стычка была началом дела, ради которого партизаны вот уже третью неделю бродят по лесам. Не успел взвод Бузулуцкова догнать бригаду, как по отрядам невесть каким образом распространился слух, что засада вышла удачной, что пулеметчики кинжальным огнем положили в болотине целую гору трупов, что финнам теперь уже не до преследования — и все это радовало, воодушевляло, так как нет ничего хуже для настроения людей в таком походе, как неудачное начало. Эта короткая радость затмила на время все другие заботы. Потом, когда одна за другой опять потянулись долгие лесные версты, усталость и голод вновь напомнили о себе, первое воодушевление схлынуло и все, что произошло в Тумбе, не то чтоб утратило свое значение, а как-то постепенно начало отдаляться, и вновь разговоры на коротких остановках стали вертеться вокруг старой и по-прежнему самой острой темы — о продуктах, о самолетах, об оставшемся пути.

Когда человек знает так мало, как мало знали рядовые партизаны о целях и задачах своего секретного похода, каждая примета наполнена для него особым и многозначительным смыслом. И то, что бригада столь поспешно покинула поселок и без привалов двигалась куда-то на юг, родило предположение, что продукты уже сброшены в другом районе, что комбриг торопится как можно скорее туда — и это оправдывало в глазах людей всё.

О случае с Симаковым знали немногие. Андрей Бузулуцков еще заранее предупредил пулеметчиков до времени не болтать лишнего, а теперь, после напутствия комиссара бригады, настрого приказал держать язык за зубами. Он знал, что в Сегеже в бригаду влилось несколько десятков новичков, и для себя слова комиссара истолковал таким образом, что предательство Симакова может вызвать недоверие к новичкам со стороны старых партизан. Сам по себе этот случай он считал скорее позорным, чем опасным. Что может сообщить противнику рядовой партизан, да еще новичок? В лучшем случае — примерный численный состав бригады и фамилии командиров. Конечно, если он не был завербован заранее как шпион. Но что-то непохоже на это…

Раздумывая об этом, Бузулуцков с каждым разом все отчетливее припоминал жалкую одинокую фигурку, мечущуюся у барака, винил себя за нерасторопность и негодовал, что эта сволочь из чужого взвода лишила его ребят заслуженной похвалы комбрига.

Когда люди долго находятся в лесу, живут тесной, замкнутой в себе жизнью, то, кажется, нет и не может быть такой тайны, которая со временем не стала бы известной всем. И она неизбежно обрастает самыми невероятными подробностями. Так случилось и на этот раз. Через час-другой уже мало кто не знал, что в бригаде произошел случай предательства. Говорили, что предателей было якобы двое, но одного комвзвода Бузулуцков из отряда «Мстители» скосил из автомата, а другому, к сожалению, удалось скрыться.

Как водится, последними о таких слухах узнают командиры. Во время одной из остановок командир отряда имени Антикайнена Николай Кукелев подошел к штабу.

— Правда это? — спросил он у Аристова.

— Что правда? — удивился тот.

— Будто нашлись два предателя…

— Так уж сразу и два, — попытался Аристов отделаться шуткой. — И одного по горло хватает.

— Один, значит, есть?

— К сожалению, есть… Трус остался в поселке.

Кукелев помолчал, сумрачно покусал губу, подбирая слова:

— Надо людям правду сказать… А то бродят дикие слухи.

— Скажем. Будет привал — скажем. Проведем короткие летучки. А слухи надо пресекать.

— Привал когда намечается?