За чертой милосердия

Посидели, наскоро посовещались, вслушиваясь в размеренную редкую перестрелку и невольно вздрагивая при разрывах мин. Обстановка немного прояснилась. С трех сторон бригада окружена, до сих пор никак не проявил себя лишь юго-западный сектор. Важно определить — не успели финны замкнуть кольцо или сознательно оставили его открытым. Если они рассчитывают покончить с бригадой на этой высоте, то вскоре заявят о себе и с юго-запада, чтобы заставить партизан держать сплошную круговую оборону, а главную атаку предпримут в одном неожиданном месте. Так может быть. Но возможно и другое. Вполне вероятно, что поочередными атаками с трех сторон они хотели запугать партизан возможностью полного окружения, заставить их, пока не поздно, воспользоваться открытым проходом и покинуть эту выгодную для обороны высоту. Уж больно ненастойчивыми были эти атаки. Разве что первая, на участке Грекова, была похожа на настоящую. Правда, атаковать в открытую финны не любят — это Григорьев знал еще с первых месяцев войны. Коль уж они с трех сторон вцепились в бригаду, то наверняка придумают какую-нибудь каверзу. Тем более, что им долго голову ломать незачем. Подбросят еще десяток минометов, начнут долбить, и никакой атаки не потребуется. От мины здесь не спрячешься, в землю не зароешься на этом проклятом каменном яйце.

Значит — надо с высоты уходить. Но как уйдешь, коль большинство еле волочит ноги, если вновь появились тяжелораненые, которых надо нести? Ведь финны, возможно, только и надеются на то, что мы двинемся с сопки, начнем отходить не туда, куда нам нужно, не на север, а снова на юг, где мы наверняка сами подохнем с голоду. Выходит, надо ждать, пока самолеты сбросят наконец продукты. Не может быть, чтобы в Беломорске не поняли всей тяжести положения бригады. Должен же в конце концов Вершинин делом отозваться на последнюю радиограмму. Но как ждать, если каждый час промедления может обернуться еще большей бедой: финны подтянут подкрепление, окружат бригаду плотным кольцом, и прорыв станет невозможным…

Сидели, прикидывали так и сяк, а по сути вертелись в заколдованном кругу, и наверное, это был первый за время похода случай, когда между Аристовым и Колесником не возникло разногласий. Это скорее печалило, чем радовало Григорьева, ибо он понимал, что их нежелание спорить и придираться друг к другу вызвано не только крайней остротой момента, но и невозможностью найти приемлемый выход. Они люди ответственные, и они правы. Посовещались, порассуждали, дважды уперлись лбом в стенку — а решать должен командир.

Но что он может сказать, что предложить, если и сам пока что не видит выхода?

Чувствуя, что дальше молчать вроде бы и неловко, Григорьев коротко, как приказ, произнес:

— Уходить нельзя. Первое — продукты. Второе — мы должны отбить у них охоту преследовать нас. Хотя бы на один-два дня. Вез этого мы далеко не уйдем. Все! Думайте, как действовать. — Сказал и сразу как-то легче стало на душе. Тут же повернулся к Макарихину:

— Вася, быстро ко мне комиссара Ефимова из «восьмерки»! Сигнальные костры готовы? — спросил он Колесника.

— Все в порядке. Я схожу еще проверю.

— Николай Павлыч! Всех тяжелораненых надо собрать в одно место, где побезопасней, сделать им какие-то укрытия от дождя. Займись, прошу тебя, этим, проследи.

— Хорошо, Иван Антонович.

— Колесник, выбери место для переправы через реку Тяжу. На случай, если отходить придется туда. Ясно?

Вскоре прибежал комиссар Ефимов — рослый, красивый, подтянутый. Григорьев увидел его издали и, пока он приближался, наблюдал за ним. Вот и не военный человек — мелиоратор из Олонецкого района, — а держит себя так, что глядеть любо. Матерчатая фуражка со звездочкой, портупея через плечо, телогрейка, рюкзак — все ладное, пригнанное, опрятное, словно вчера в поход вышел. Не то, что иные рохли, которые считают, что коль вошел в лес, то надо на дикобраза походить. А главное — воюет хорошо: весело и находчиво. Это он, Яков Ефимов, с сорока партизанами положил финский диверсионный отряд на льду у Василисина острова в марте, а сам не потерял ни одного человека. И не простых солдат, а специально подобранных и подготовленных лыжников-диверсантов. За такие дела надо не медалью награждать, а звание Героя Советского Союза присваивать.

— Садись, — кивнул он Ефимову, когда тот доложился о прибытии. — Не надоело, парень, в обороне сидеть?

— Тут уж как приходится, — смущенно улыбнулся Ефимов.

— А я вот думаю, что оборона не партизанское дело. Согласен со мной? Ну и отлично. Высотку за болотом, где финские позиции, видел?

— Видел.

— Уже начинает смеркаться. Бери-ка ты, Ефимов, взвод, с южной стороны зайди поглубже в лес, обойди финнов и выйди к этой самой высотке… Не дает она мне что-то покоя, уж больно она противно для нас расположена. Понял меня?

— Понял… А дальше что, товарищ комбриг?