За чертой милосердия

Выехали вчетвером — Ваня Комиссаров, Саша Лозин и еще один малознакомый боец из новичков. Не успели отплыть и пятидесяти метров, как Лозину пулей разворотило нижнюю челюсть, боль была адская, он мучительно выл, катаясь на плоту, а ни у кого уже не осталось даже перевязочного пакета. Пришлось грести обратно. Чтобы не терять времени, на место Лозина подсадили всего израненного Василия Акулова. Да, не повезло доброму и славному Васе! В ночном прорыве ему поранило ногу. Чудом, опираясь на палку, выкарабкался, не отстал, прошел сам более двадцати верст — и новая беда: шальная очередь повредила обе руки. Ни стона, ни малейшей жалобы не услышали от него, когда торопливо и не очень-то ловко пристраивали его на узком плоту. Грести он не мог, это, вероятно, мучило его, он все время ежился, сжимался, пытаясь освободить место для тех, кто был в состоянии работать.

Исхудавший до черноты в лице Ваня Комиссаров работал доской, не жалея последних сил. Еще за рекой Сидрой, кроме общего голода, на него свалилась своя беда — отравился сырыми грибами. По совету Ивана Марковича Афоничева в трудную минуту поел их с солью, и начались страшные боли, весь живот сводило так, что нельзя было разогнуться от колик. Рассказывали, что сам Ваня просил командира отряда Грекова помочь ему умереть, чтоб не обременять отряд и товарищей, но тот коротко ответил:

— Не глупи! Пока у партизана есть ноги, он может идти!

Ваня шел, чуть ли не теряя сознание. Говорили, что во время одного из привалов, когда он далеко отстал и лежал почти без сознания, Колчин направился к нему с заряженным малокалиберным пистолетом, уже приблизился и спросил: «Чего лежишь? Идти надо!» — как из-за кустов раздался угрожающий голос:

— А ну, сволочь, отойди от парня! Уходи, пока не всадил в тебя очередь!..

Кто-то, а кто — Ваня и сам не помнит, помог ему добраться до привала; девушки — Клава Матросова и Аня Балдина — напоили его черничным отваром, потом вскоре самолеты сбросили продукты, и хотя прежней силы к нему не вернулось, долго шел он как в кошмарном сне, едва передвигая ноги, но теперь таких в бригаде было уже много. Каждый держался на силе воли, никто сам не искал никаких послаблений, но зато с особой, навсегда сохранившейся благодарностью принимал доброе слово или услугу более крепких товарищей.

…И вот Ваня здесь, на Елмозере, выдержал, не сдался, гребет изо всех сил, и спасительный берег почти незаметно, но все же приближается.

Им повезло: их плот был в числе тех, что успели пристать к восточному берегу до новой беды.

…Над озером появились финские самолеты. Четыре истребителя, заходя попарно со стороны Барановой Горы, на бреющем полете начали атаку. Их тени стремительно неслись по глади озера, и вода впереди них вскипала под градом пуль. Нарастающий вой моторов, грохот очередей оглушали и ошеломляли таким наплывом страха и беззащитности, что казалось — все, конец, нет спасения, и больше всего хотелось броситься в воду, только бы иметь какое-то укрытие. Смотреть вверх было жутко, но и нельзя было не смотреть! Но тени проскальзывали, пулеметы смолкали, моторы натужно взвывали, переходя на виражный полет вверх и вправо, получалась недолгая передышка, и люди на плотах вскакивали, начинали лихорадочно и отчаянно грести. А новые две тени опять мчались вдоль озера, и каждый на плоту старался угадать — накроют ли они его или пройдут стороной. Все ждали бомбежки, но хоть ее-то не было.

На плоту командира отряда Грекова плыло четверо: он, связной Арсен Кутин, пулеметчик Иван Улитин и сандружинница Аня Балдина. При первой же атаке с воздуха пулеметная очередь, никого не задев, рассекла крепление плота, и бревна с одного конца стали расходиться. Улитин, лежа на спине, бил вверх из своего «Дегтярева», Греков и Арсен палили из автоматов, плот колотило как в лихорадке, а бревна все расползались и расползались в стороны.

— Федор Иванович, тонем! — закричала Аня, увидев, как прямо под ее коленями постепенно раскрывается внизу прозрачная, освещенная солнцем бездонная глубина.

Греков оглянулся, понял, что произошло, заорал что было силы:

— Ложись поперек плота, сжимай бревна!

Дальнейшие заходы самолетов Аня уже не видела, она могла их только слышать и ощущать спиной. Лежа на животе и обхватив плот руками, она что было сил сдавливала бревна одно к другому и больше всего боялась, что так долго не выдержит.

Самолеты заходили на плоты раз за разом. Партизаны то хватались за оружие, то начинали грести.

Аня лежала, боясь шелохнуться. Она ни о чем другом уже не думала, страх, надвигавшийся сверху, уступил место другому, еще более жуткому, открывшемуся внизу, руки от напряжения быстро немели, и слабым утешением было то, что бревна не круглые, а с пазами и есть за что ухватиться. Близко перед глазами плыли и плыли багрово-красные разводья.

Она даже не сразу поняла, как наверху что-то решительно переменилось. Гудели моторы, то слитно, то отрывисто гремели пулеметные очереди, но стреляли они как-то не так, и вдруг Греков истошно закричал:

— Наши! Черт возьми, наши!