За чистое небо (Сборник)

Шестнадцать форсированных, маневренных, двухпушечных "мессершмиттов" появились тогда, когда Дмитрюк увидел впереди знакомые очертания фашистского аэродрома. Четверка Габринца немедленно бросилась им навстречу и связала боем. Григорий же, с трудом поборов в себе желание сделать то же самое, продолжал вести свое звено рядом со штурмовиками Это было его обязанностью, его неукоснительным долгом - во что бы то ни стало обеспечить безопасность "илов".

На подступах к цели снизу на них выплеснулся шквал огня зенитных эрликонов. Если бы это произошло несколькими секундами раньше, то они бы не прошли. Во всяком случае, прошли бы не все. Но они опередили гитлеровцев. Выскочив на аэродром на высоте бреющего полета, штурмовики с ходу - они знали свое дело (эти не от хорошей жизни прозванные немцами "черной смертью" самолеты) - ударили по стоянкам "юнкерсов" и "мессершмиттов", а истребители Дмитрюка - по зениткам.

Выполнив два захода, все двенадцать благополучно вышли из-под огня.

Григорий был доволен. Он и на этот раз возвращался домой не без личной победы - мимоходом меткой очередью срезал одного из двух успевших все-таки взлететь "мессеров". Это тебе за Ленинград! Теперь его беспокоил лишь Габринец. И вдруг:

- Гриша, жив курилка?

Габринец вынырнул откуда-то снизу и, лихо крутанув победную "бочку", увел свою четверку на обычное место, наверх. "Ну и дьяволенок!" - только и подумал Дмитрюк, проводив самолет друга потеплевшим взглядом. Он по-братски любил этого щуплого русоголового парня за неунывающий нрав, за прямоту и честность в отношениях с товарищами, за храбрость и самоотверженность в бою. Григорий видел, что Габринец тоже тянется к нему. Эта взаимная привязанность, начавшаяся еще в пору их совместной службы на Дальнем Востоке, постепенно переросла в большую мужскую дружбу. И Дмитрюк очень дорожил ею.

Успокоившись, Григорий все внимание снова сосредоточил на штурмовиках. Они, растянувшись, спешно уходили на восток. Но что это? Один из них вдруг задымил и начал отставать. Видимо, эрликоны его все-таки зацепили там, над аэродромом. Вскоре, правда, "ил" перестал дымить, но расстояние между ним и основной группой все увеличивалось, идти на скорости он явно не мог. Видя это, Габринец прорадировал Дмитрюку:

- Гриша, уходи с "горбылями", я его прикрою.

В любое другое время Григорий именно так бы и поступил - этого требовала обстановка. И он уже хотел было уходить, но неожиданно сердце вдруг больно сжалось от предчувствия чего-то страшного и непоправимого, и он остался, передав охрану штурмовиков двум ведомым парам.

Несколько минут летели спокойно. Но вот сзади, на горизонте, четко обозначились быстро увеличивающиеся в размерах вытянутые силуэты Ме-109. На этот раз их было двадцать. Однако беда четверки краснозвездных истребителей заключалась сейчас вовсе не в количестве настигавших их врагов. Дмитрюк и Габринец попадали в переплеты и похлеще. Потом, в конце концов, они просто могли бы и не ввязываться в драку: "по газам" и - поминай как звали. Да, могли бы, если бы не еле ковылявший под ними "на честном слове" "ил". Вот "мессеры" догнали их, и огненная свистопляска началась.

Они держались, сколько могли. И даже больше, чем могли. Построив "ножницы", Дмитрюк, Габринец, Пузанов и Ашев раз за разом отбили несколько попыток фашистов пробиться к штурмовику. И те, обозленные неудачей, решили сначала разделаться с истребителями. Вскоре паре "мессеров" удалось зайти Габринцу в хвост. Григорий поспешил к нему на помощь, но, видимо, опоздал, так как, когда он все-таки отпугнул "худых", тот вдруг доложил:

- Гриша, мотор не тянет, сажусь!

Дмитрюк защищал падающую машину друга до последнего патрона. Он еще успел увидеть, как она плюхнулась в снег, пропахала в нем недлинную, глубокую колею и остановилась. В это время его истребитель содрогнулся под ударами снарядов подкравшегося к нему сзади Ме-109.

Рванув в попытке уйти из-под очередного удара ручку управления на себя, Григорий не почувствовал ее привычной упругой тяжести. Рули не слушались. А земля была уже рядом...

Он очнется от страшной боли в голове и от холода. Выберется из кабины - единственной уцелевшей части самолета - и шатаясь, падая, пойдет на восток. Он не раз будет терять сознание и умирать, но не умрет. Будет замерзать, но не замерзнет. У него откажут ноги, но он будет ползти. И пробьется к своим, и выживет. Чтобы уже через две недели опять подняться в небо войны, и отомстить за смерть друга.

И еще один бой хорошо запомнился Дмитрюку. Нет, тогда все было гораздо проще. Но это был его последний бой.

...Во главе четверки истребителей командир эскадрильи капитан Дмитрюк вылетел на "свободную охоту". Да, в сорок пятом он уже мог позволить себе такую "роскошь". Шли на высоте пять тысяч метров. Спокойно пересекли линию фронта: гитлеровские зенитчики молчали. Впрочем, им тогда было уже не до самолетов, они "смазывали пятки".