За что боролись…

— Вы не имеете права, мать вашу! — кричал он. — Мне нужно срочно позвонить, я капитан отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков и… Коновалы черрртовы, эскулапы вонючие!

Женский голос отвечал сдержанно и вежливо, но холодно и с ноткой осуждающего недоверия:

— У вас серьезная травма черепа, не стоит так волноваться.

— Да я… — воскликнул капитан. — Если что случится, я вас…

— Спокойно, Киря, — входя, сказала я тоном Василия Ливанова, произносящего сакраментальную фразу: «Элементарно, Ватсон!» — Попрошу тебя без шума и рукоприкладства.

— Таня! — обрадовался капитан. — Может, хоть ты объяснишь мне, какого черрта…

Конечно, я объяснила ему. «Какого черта» меньше не стало, напротив, все это перешло в еще более крепкие выражения. Подслушивать нас было некому, поскольку трое близлежащих соседей Кирсанова были без сознания (потом оказалось, один просто спал), один расхаживал где-то по коридорам — его кровать была пуста, — а последний, сухой старикашка с ехидной крысиной мордочкой, лежал слишком далеко, чтобы услышать нас, особенно если учесть, что он был глуховат. Это я поняла из его разговора с санитаркой, в котором львиную долю произнесенных им слов составляли звукосочетания типа «ась?», «шта-а?» и «чаво?».

— Может, у меня бред? — переспросил капитан, когда я закончила свой рассказ. — Но… Ты сама виновата. Значит, Анкутдинов и Лейсман убили друг друга, а лаборатория взлетела на воздух?

Надо сказать, я сознательно исказила некоторые факты: так, по моему рассказу выходило, что Лейсмана убил не Тимофеев, а Анкутдинов в порядке самообороны, кроме того, я замолчала историю с инъекцией перцептина.

— Так что дело завершено, — еще раз повторила я.

— Но Тимофеев? Он тоже замешан в этом и… — пытался было слабо протестовать капитан.

— Мы были с Тимофеевым у прокурора, и тот согласился с ним по всем пунктам этого скверного дельца.

— У прокурора? — Расквашенная челюсть Кирсанова отвисла. — Ну, тогда…

— Не сегодня-завтра Тимофеев станет президентом «Атланта-Росс», и я не думаю, что тебе стоит подавать в суд за твою разбитую голову и подпорченную физиономию, — назидательно выговорила я.

— А моя машина? — вскинулся капитан. — Где моя машина?

— Я только что отогнала ее на стоянку, — с ходу соврала я.

В любом случае ему нельзя волноваться, мелькнуло в голове. В случае, если с машиной Кирсанова что-то произошло, можно будет сообщить печальную новость после. Когда самочувствие капитана улучшится.

Кирсанов облегченно вздохнул.

— А, ну ладно, — пробормотал он, — позвони там моим…

— Я уже сделала это. Они должны вот-вот приехать.

— Вот и хорошо…

— Но ты все понял? — напористо осведомилась я.

— Да, да…

— Ну, счастливо. Выздоравливай, Киря. Увидимся.

* * *

Светлов был в сознании. Лицо его, какое-то мутновато-серое с прозеленью, выглядело измученным и старым. Я поймала себя на мысли, что едва ли дала бы ему на вид даже сорок — так жутко и болезненно он выглядел.

А ему было двадцать один.

— Лейсман хотел, чтобы я… — бормотал он, не открывая глаз. — Чтобы я…

Сидящий рядом на мягком стуле с дерматиновой обивкой Анатолий Антонович быстро посмотрел на меня и отвернулся с выражением нескрываемой боли и отчаяния на лице.

— Я мог открыть время, — продолжал бормотать больной, — я составил программу… я мог читать на тридцать секунд вперед… мозг проникал в… я знаю, что это не конец… Лейсман хотел, чтобы я мог читать в будущем — через подопытных, естественно, убойные дозы моди… фицированного пер… перцептина. В будущее на… хотя бы два дня… вперед…

Вошел дежурный врач.

— Мне только что прислали амбулаторную карту, — сказал он, глядя на Светлова. — Это какие-то Содом и Гоморра! Он не учился в школе для детей с отставанием в умственном развитии?

Анатолий Антонович кротко глянул на врача и покачал головой.

— У него есть шансы на излечение? — спросил он. — Я имею в виду…

— Я понимаю, что вы хотите сказать. К сожалению, нервные заболевания — это не мой профиль, я хирург, но я уже говорил с коллегами из невропатологии… невропатологического отделения нашей больницы. Боюсь, отсюда мы направим его в психиатрическую клинику. Насчет шансов на поправку не могу сказать ничего. Определенно только то, что их очень мало. Разумеется, я говорю о его психическом здоровье. Травма черепа безусловно излечима. Перелом руки — пустяковый, кость едва треснула.

— Это конец, — сказал Анатолий Антонович, — конец.

— О чем вы говорите, мужчина? — удивленно переспросил врач. — Я же сказал, что…

— Вы спрашивали, доктор, не учился ли он в школе для умственно неполноценных?

— Да вы бы взглянули в его карточку, — начал было врач самым благожелательным и терпеливым тоном, но химик перебил его:

— Простите, доктор, я и без того знаю, что он абсолютно ненормален психически. Но у него есть… хоть мизерный шанс на исцеление? — Анатолий Антонович словно молил своего палача об отсрочке казни. — Хотя бы?..

— Я не знаю. — Тот удивленно пожал плечами. — Это ваш сын?

— Нет, но… Просто если он сойдет с ума, мы потеряем великого человека.