За что и с кем мы воевали

В общественном сознании противостояние Запада и СССР после войны намеренно было сведено исключительно к демагогии о борьбе коммунизма и демократии. Это было нужно для того, чтобы потом обосновать правомерность замены итогов Второй Мировой Войны, которую СССР выиграл, на итоги «холодной войны», которую СССР проиграл, причем проиграл в роли носителя коммунистической идеи.

Идея и носитель были повержены с афишируемым треском. Теперь задумаемся: ведь это ликование на Западе странно не соответствовало абсолютной безвредности идеи коммунизма для Запада в силу ее уже полной непривлекательности в конце XX века. Празднование «одоления империи зла» связано с тем, что под видом коммунизма, казалось, удалось еще раз похоронить в зародыше потенциальную возможность исторического возрождения России. Для Запада и внутренних постсоветских либератов-западников надо было сделать так, чтобы под флагом прощания с тоталитаризмом вышвырнуть отеческие гробы вовсе не советской, а многовековой русской истории.

ДЛЯ ЧЕГО НУЖНО ПОРУГАНИЕ ПОБЕДЫ

Когда Россия выходила из-за железного занавеса, весь мир не без корыстного интереса ждал, что же скажет страна Достоевского на вызовы XXI столетия, сумеет ли она с национальным достоинством переосмыслить свою историю, с чем пойдет в будущее. Вместо формулирования национальных идеалов за пределами материального, вместо подлинного исторического проекта постсоветские идейные гуру перестройки прорыдали: «Рынок, PEPSI» и всю свою энергию обрушили на обличение собственной истории.

Приходится сделать вывод, что не только марксизм-ленинизм в 1914–1918, но и диссидентство сыграло в жизни Отечества зловещую роль. Как и любое протестное движение, диссидентство было питаемо реальными противоречиями, бедами и грехами государственной жизни. Но, как и ортодоксальный марксизм первых большевиков, диссидентство, за исключением небольшого национального отряда, сразу распознанного и преданного остальными, было формой отторжения русского исторического и духовного опыта. Поэтому оно оказалось инструментом разрушения государства и мировой политики. Постсоветские либералы, выпестованные в демократической платформе КПСС, диссиденты, шестидесятники подобно первым большевикам полностью утратили связь с чем-либо национальным вообще. Мнимые борцы с коммунизмом, они боролись не с антирусским революционным замыслом о России, а с собственной государственностью.

Растеряв свои положительные идеалы, мы на время остались только с чувством неуважения к своему прошлому, со знанием лишь того, чего уже не хотели в будущем, во что уже больше не верили. И нация, упоенно развенчивавшая грехи государства в эпоху безвременья и смятения личного и национального самосознания, позволила распять свое Отечество.

Пока Россия демонстрировала неспособность найти согласие ни по одному вопросу своего прошлого, настоящего и будущего, весь остальной мир пожинал плоды нашего национального нигилизма и безверия.

Но история, награждающая за покаяние, не прошает самопредательства. Большевики уже пытались упразднить ошельмованную тысячелетнюю русскую историю до 1917. В наказание на них обрушились «братья по классу» во вражеской военной форме, и страна в 1941 возопила о помоши к своей преданной истории, которая простила на первый раз и вдохнула дух национального единства. Иные большевики от либерализма глумятся над Великой Отечественной Войной и жизнью отцов, и трагедия 1917 вновь повторяется в конце века:

«С Россией кончено, на последях
Ее мы прогалдели, проболтали,
Пролузгали, пропили, проплевали,
Замызгали на грязных плошадях.
Распродали на улицах.
Не надо ли кому земли,
Республик да свобод?
И Родину народ
Сам выволок на гноище как падаль…
О, Господи! Разверзни, расточи!
Пошли на нас огнь, язвы и бичи!
Германцев с Запада, монгол с Востока,
Отдай нас в рабство вновь и навсегда.
Чтоб искупить смиренно и глубоко
Иудин грех до Страшного Суда»

(М. Волошин. 1917)

Германцы уже были…

Право на будущее имеет только тот, кто уважает свое прошлое. История всегда находит путь преемственности, и поэтому ее нельзя разделить, нельзя зачеркнуть в ней ни одной страницы, даже трагической и печальной.