За что мы любим женщин (сборник)

Несколько дней назад я шел быстрым шагом, руки в карманы своей канадки, через индустриальный пейзаж, где-то в районе Тимпурь Ной, и мне было тошно до слез. Было очень холодно, хотя и солнечно, только-только стаял иней ноябрьского утра. Я думал о разных литературных бреднях, когда вдруг услышал оклик: «Эй, Мирча! Как жизнь, дорогой?» В двух шагах от меня, на обочине дороги, остановился массивный серебристый БМВ, и из его окна мне улыбалась какая-то совершенно незнакомая особа с вскинутыми на лоб темными очками. Я шагнул к машине, и особа вышла. «Ты меня еще помнишь? Помнишь, кто я?» Я смотрел на нее, решительно не узнавая, и ответил: «Не то чтобы», — в свою очередь улыбнувшись. На ней был шикарный, даже эпатирующий прикид, особенно на фоне убогих домов через дорогу, цементного заводика и кривых киосков на трамвайной остановке. «Я Адриана, сестра Ирины, ты раз приезжал к нам в Клуж!» ОК, я видел ее раз в жизни, много лет назад, где мне было ее запомнить? Все нормально. Я изобразил радость встречи, и мы обменялись банальными фразами. «Ты еще ездила в Финляндию?» — спросил я, чтобы она уверилась, что я знаю, с кем говорю. «Да, я все время туда езжу, мы работаем с тамошней фирмой. Но лучше скажи, ты-то как? Дела идут? Я все слышу, что у тебя вышло то одно, то другое, но знаешь… столько работы, с чтением у меня в последнее время не того… Зато Ирина покупает все твои книжки, в память давних лет, сам понимаешь…» Я мялся, но наконец почувствовал, что нельзя не задать вопрос. «А как Ирина?» На что совершенно, абсолютно незнакомая мне женщина пустилась в наивную похвальбу: было видно, что ее сестра — гордость семьи. «О, Ирина — очень хорошо, она уже несколько лет как обосновалась в Брюсселе, у нее муж — большая шишка, член европейского парламента…». «Ибо так пишется история», — мелькнуло у меня в голове. Еще два-три слова, «держим связь» (какую еще связь?), «была очень рада тебя повидать», и человек за рулем потянулся и открыл для нее дверцу. Потом пространство сомкнулось вокруг исчезнувшей машины, как закрывается модный журнал с безупречно сфотографированными объектами. Остались мокрые блочные дома под коркой грязи, дыры в асфальте, плохо одетые и глядящиеся больными люди на перекрестке.

Я забыл, в какой нотариат или суд направлялся, какие бумаги должен был оформить, и примерно с полчаса бесцельно шлялся по тем местам из черной утопии. Ирина в европарламенте? Важная мадам в Брюсселе? Жена крупного чиновника? А я-то боялся расспрашивать ее сестру из жалости, чтобы не ставить в неловкое положение. Все эти годы я представлял себе Ирину опустившейся, может быть, алкоголичкой, затравленной неотвязным прошлым. Может быть, бездомной, вроде тех, от которых так жутко несет в трамваях… Потом я понял, что так и должно было быть, что жизнь, которая несколько лет назад дала мне прямо в руки готовый сюжет, теперь предлагает и финал к нему — естественный, а то и обязательный. Я далек от «реализма» и сюжетную прозу тоже не пишу, поэтому никогда и не касался тех двух-трех по-настоящему интересных вещей, которым был в жизни свидетель. Но вот сегодня у меня наконец-то есть кое-какой покой (увы, не внутренний: просто покой, просто уединение в самом конкретном смысле — закрытая дверь в кабинет, младший спит в своей кроватке за стеной, старшая чем-то занята в гостиной…), чтобы подумать об Ирине, моей «первой женщине», и о ничтожестве ее тайны. О жалкой тайне жалких времен.