За что ты меня так ненавидишь?

Как так можно? Как можно бросить своего ребенка, с которым ты был близок все его детство? И этот вопрос мучает меня не только сейчас. Все эти шесть лет я не находила ответа.

— Выходит, мой отец поступил не сильно лучше твоей мамы.

Я кивнула и тоже легла на подушки в той же позе, что он.

— Выходит так, — произнесла я, закрывая глаза. — А когда ты переехал, ничего не изменилось? Только твоя локация?

— Да, — ответил он, но после паузы возразил. — Нет, вообще-то кое-что изменилось. Он начал соревнования, в которых я всегда проигрывал.

— Что за соревнования?

— Если я получал за экзамен четыре, он обязательно сообщал, что у него было «отлично». Если я занимал второе место, то он обязательно напоминал, что у него было первое. И так во всем. Если я что-то делал хорошо, он делал это отлично.

Вот так за полчаса мы нашли ответ на вопрос, который так мучал меня и портил жизнь ему.

Четырнадцатая глава

Я лежал на ее кровати и смотрел в потолок. Она задавала мне один вопрос за другим, но как ни странно, меня это не злило. Вообще я не люблю отвечать на вопросы. Я люблю их задавать, ведь тогда ты можешь контролировать ход разговора.

— Если я получал за экзамен четыре, он обязательно сообщал, что у него было «отлично». Если я занимал второе место, то он обязательно напоминал, что у него было первое. И так во всем. Если я что-то делал хорошо, он делал это отлично. Во всем он был лучше меня, во всем.

Я как будто слышал себя со стороны. Оказывается, ответ был так просто. Я ломал свою жизнь не со скуки, как мне казалось. Я ломал ее из мести.

— И долго ты пытался угодить отцу? — осторожно спросила Аврора. Я видел, как ей сложно — она хотела получить ответы на вопросы, но, видимо, боялась сильно надавить на меня. Наверно, я сам в этом виноват. Мой взрывной характер и постоянная смена настроения не могли позволить ей расслабиться. А с другой стороны — мы же говорим про Аврору. Она сама как пороховая бочка, готовая разнести все вокруг в один миг. А сейчас мы, две взрывчатки, просто лежим и спокойно беседуем? С ума сойти.

Но мне нравилось с ней разговаривать, поэтому я ответил:

— Пока не понял, что все тщетно. Я всегда проигрывал. И тогда я решил, что буду жить так, как он точно жить не станет. И соревнования на этом закончатся, ведь мы будем в разных категориях.

— И ты не придумал ничего лучше, как начать пить, тусоваться и все такое?

Я довольный улыбнулся.

— Ну, согласись, тут меня победить было бы сложно.

— Так себе повод для гордости.

Но она улыбалась — я видел это краем глаза.

Мы лежали на кровати в тишине, свет в комнате был выключен, а за окном понемногу смеркалось. Я понимал, что либо кто-то из нас должен встать и включить свет, либо мы скоро погрузимся в темноту. Вставать совсем не хотелось — казалось, если мы зашевелимся, то испортим ту атмосферу, которая нас окутала. Мы как будто лежим отдельно от всего мира. Непередаваемые ощущения.

Я очень медленно, миллиметр за миллиметром, двигал руку к ней ближе. И когда мои пальцы дотронулись до ее, она еле заметно вздрогнула. Я накрыл ладонью ее руку и начал слегка поглаживать.

— Расскажи, почему ты перестала есть?

Я давно хотел узнать причину, а когда задавать такой вопрос, если не сейчас? Не факт, что будет ещё такая возможность поговорить без криков и ссор.

— Я очень сильно набрала вес, пока была в депрессии, — еле слышно ответила она и замолчала. Я чувствовал, что она хочет сказать что-то ещё, но не решается. Ничего, я подожду. Я так могу и час, и два пролежать.

Пока она собиралась с мыслями, я гладил ее пальцы, ладонь, чуть поднялся выше и дотронулся до кисти. Здесь бы смотрелась классно татуировка. Что-нибудь связанное со мной. Но с какой стати? Кто ты для нее?

— Когда я вернулась в школу, мне пришлось снова пойти в седьмой класс. — прервала она мои мысли. — Мои одноклассники были младше на год, между нами была пропасть. Они обзывались, кто-то распускал слухи, будто я умственно-отсталая, училась на двойки, поэтому меня оставили на второй год.

— Поэтому ты такой ботаник, что поступила в универ без экзаменов?

Она ухмыльнулась.

— Именно. Я училась днем и ночью. Таким образом я отвлекалась от случившегося. И заодно подтянула учебу так, что никто не мог больше называть меня тупой.

Но что-то мне подсказывало, что одноклассники все равно обижали ее. И спустя ещё три минуты она это подтвердила, когда заговорила снова:

— Я была очень толстой. Мне было трудно дышать на физкультуре. Папа периодически писал записки для освобождения от урока. Но не всегда. Иногда мне все же приходилось переодеваться в общей раздевалке, слыша оскорбления по поводу моих складок. Приходилось бегать под смех мальчишек.

Моя свободная рука сжалась в кулак. Я не сразу это понял, но, видимо, представив эту картину, мне стало так больно за маленькую девочку, которая пережила страшное время, а в итоге получила ещё и дебилов одноклассников.