Если бы дерево могло рассказать о Лианоре, оно бы зацвело.
Как раз сейчас, равнодушная к его тревогам и волнениям, весна вступала в свои права. Из земли поднималась новая зелень, полная жизни и упоительной свежести. День ото дня погода становилась теплее, первые насекомые пробуждались от зимней спячки. Элирий поднял глаза, сквозь щедро цветущие ветви любуясь залитым всеми красками небосводом. Неподалеку в полумраке как драгоценное вино благоухали бледные соцветия абрикоса; из-под кроны его время от времени раздавались приятные слуху соловьиные трели, размеренные и невесомые, словно журчание арфы. Музыка сада дарила наслаждение, богатые ароматы весеннего вечера кружили голову… одним словом, благодать.
И вот солнце зашло. Ночное пение приобрело особенное очарование: одинокий голос соловья, известного певца любви, более не тонул в гомоне других пернатых. Птицы над его головой осторожно перепархивали с ветки на ветку. Однако… почему такой странный час выбрал Элиар для прогулки? Солнце опустилось за горизонт, а значит, сила его крови также неминуемо пойдет на спад.
В подтверждение неприятной догадки Совершенный почувствовал резкую усталость. Священная кровь небожителей зашумела в ушах, а земля принялась раскачиваться под ногами, как море, вместившее в себя целый мир – Лианор. Море… как хочется увидеть его снова. Услышать мерный шум прибоя, хотя бы в тяжелой морской раковине, в невинном дурачестве прижатой к уху…
Цветущее персиковое дерево за спиной быстро растворялось в гаснущем закатном свете. Когда растаял последний луч, темнота упала, как бархатный занавес на клетку, в один миг отделив птицу от внешнего мира. Тяжелые крылья феникса были оплетены ловчей петлею – их не поднять. Да и небо забыло его слишком давно.
Из-за стремительного потепления последних дней разница между дневными и ночными температурами все еще была велика: в сутках словно бы уместились два разных времени года. С заходом солнца резко холодало, и все признаки зимы, едва отступив, немедленно проявились вновь.
Элирий ощутил, как его новое слабое тело начинает бить озноб. Едва не заскрипев зубами от гнева, он вынужден был повернуться и попросить проводить себя в опочивальню, где в изнеможении рухнул на кровать и провалился в сон, даже не дожидаясь, когда Шеата поможет переменить одежды.
Сегодня все повторилось в точности. День тянулся, однообразный и унылый, а вечером, когда из окон начал литься приглушенный лиловый свет, в комнату, где еще не стихло эхо недавней опасной ссоры, ожидаемо явилась Шеата. Чтобы вновь заставить его совершить принудительную прогулку и вновь практически лишиться чувств с заходом солнца.