За чужие грехи

— Я доказал тебе свою любовь тем, что ушел, как ты меня просила?

— Ты обернулся, — заявила Люся и обошла его, оказавшись у него за спиной. Он все ждал удара, но так и не дождался, почувствовав мягкие и даже нежные прикосновения ее пальцев к шее под волосами.

Что за черт!?

— Это ничего не меняет, — заметил Кир, — ты ничего не говорила об этом.

— Не говорила, — согласилась Люся и провела ладонью ему вдоль позвоночника, он вздрогнул, словно это был именно тот удар, которого он ждал.

Затем, оказавшись снова перед ним, Люся взяла его за подбородок и заставила посмотреть себе в глаза. Он не мог понять, что вложено в ее взгляд, но был уверен в том, что сейчас в ней что-то ведьминское и она умело использует это, чтобы сломить волю и подчинить его себе.

Но зачем?

Свободной рукой она коснулась бинтов у него на шее и спросила:

— Глубокая рана? — он кивнул, на что она ответила не менее загадочной улыбкой. Она аккуратно размотала бинт и скомкав, швырнула его на стол а потом ее пальцы притронулась к рубцу, только начавшему затягиваться. Он не почувствовал боли, только жар, разлившийся по всему телу от ее прикосновений.

— Чего ты добиваешься? — не сдержался он, — что все это значит?!

— Что все это? — передразнила Люся и отступила на шаг, отпустив его. Ее глаза все также безумно сверкали, и на глубине их поселилось что-то незнакомое ему раньше, чарующее и манящее, подчиняющее себе. Это была больше не маленькая девочка, убитая горем, а какое-то существо из мифологии, способное убить одним только взглядом. Свет серых радужек был отчетливым, ярким и страшным, но он притягивал к себе. И приказывал: подчинись.

Люся выпила еще немного водки, не скрывая отвращения, которое она испытывала и пошла в комнату, но остановилась в коридоре, спиной к нему. Он догнал ее и неуверенно коснулся ее руки, сжал в своих пальцах.

— Чего ты хочешь? — пробормотал он, — только скажи.

— Честно? — она обернулась и ее грустное лицо с этими странными пугающими глазами оказалось опасно близко, — хочешь это слышать? — от ее голоса, перешедшего на тихий шепот, словно она произносила слова заклинания, становилось жутко, но Кир все равно кивнул.

— Тебя, — на выдохе сказала девочка, ничего не объясняя.

«Это ловушка, это ловушка, это ловушка» — упрямо твердил голос разума, но Кир приказал ему заткнуться, не желая ничего слушать.

— Ты простила меня? — с надеждой спросил он, Люся промолчала. Она преодолела разделявший их шаг и, встав на цыпочки, коснулась губами его губ.

Он привлек ее к себе и поцеловал сам, долго и жадно, сначала она была равнодушной, но потом неумело ответила. Ее руки скользнули по его груди в поисках пуговиц на рубашке и она нетерпеливо начала расстегивать их, чуть ли не срывая с ткани. Расправившись со всеми, она оттолкнула его и отступила назад. Еще пара шагов и она исчезла в комнате, где царил мягкий полумрак, потому что занавески были плотно задернуты.

Люся стянула с себя черную невзрачную блузку под которой ничего больше не было, следом юбку и поманила его за собой к кровати. Желанного эффекта она добилась — Кир безнадежно и бесповоротно потерял голову и готов был делать все, что она прикажет, лишь бы только продолжала это странное действо, лишь бы только она не отталкивала его и не уходила.

Он догнал ее, развернул лицом к себе, поцеловал снова и повалил на кровать. Как когда-то, когда она пришла сюда в самый первый раз. Тогда Наташа была еще жива… Тогда все было иначе…

Кожа ее была такой холодной, нежной и мягкой, словно самый тонкий китайский шелк. Каждое прикосновение к ней было наслаждением, подбрасывающим еще больше дров в разгоравшееся пламя.

Люся освободила его от рубашки и задержала руки на плечах, вонзая в кожу свои маленькие ногти. Руки ее сейчас напоминали своей хваткой птичьи лапки, которыми большие хищные птицы держат свою добычу, отрывая ее от земли в небеса.

Он целовал ее лицо, шею, ключицы, маленькую грудь, выступающие ребра и руки, когда она отпустила его. Он распустил ее волосы, и они теплой волной, сладко пахнущей фимиамом и миррой рассыпались по ее обнаженным плечам и он зарылся в них лицом, теряя голову от этого аромата. Это какой-то сон… Грезы в предсмертной агонии.

— Я люблю тебя, — шепнул он ей на ухо, — только тебя…

Люся в это мгновение с трудом сдерживала себя, чтобы не спросить «А Наташе ты говорил тоже самое, да?», но она молчала, кусая губы, чтобы как-то вынести это.

Кир не ждал слышать от нее ответа, он хорошо помнил ночной разговор с Татьяной и ее слова резали его душу как нож.

Но могла же она ошибиться! Ведь Люся сама пришла к нему, сама ввела в искушение, толкнув в бездну желания, из которой он так долго и старательно пытался вырваться. И продолжала эту опасную игру сейчас.