За чужую свободу

– Вот что, дорогой Брольи, – продолжал Витролль, – с вами я могу быть вполне откровенен. Наши дела принимают, действительно, благоприятный оборот. Талейран уже за нас. Вот, – он ударил рукой по боковому карману, – здесь лежит записка, переданная мне герцогом Дальбергом от Талейрана к графу Нессельроде.

– Но Талейрану опасно доверять, – заметил Брольи, – этот бывший отенский епископ продает там, где дороже. Не могу не сказать, что покойный маршал Ланн довольно метко назвал его» навозной кучей в шелковых чулках».

– О, – возразил Витролль, – здесь его прямая выгода. Кроме него, за нас министр полиции герцог Ровиго, аббат де Прадт, барон Луи, императорские префекты Паскье и Шабраль и еще много других высших должностных лиц. Говорю вам, Брольи, Париж в наших руках. И к его голосу император Александр должен будет прислушаться, – уверенно закончил Витролль.

– Но для этого надо сперва свергнуть Наполеона, – заметил Брольи.

– У него нет армии, – сказал Витролль. – Его песенка спета. После того как Александр решил, несмотря на все старания Меттерниха, свергнуть Наполеона, Меттерних тоже присоединился к нам. Он боится, что Александр призовет на престол наследного принца шведского Бернадотта.

Во время этой беседы Мобрейль угрюмо молчал.

– Шатильонский конгресс – одна комедия, – продолжал Виттролль. – Разве вы не видите, лишь только Наполеон готов принять условия, союзники предъявляют новые требования. Нет, мира не будет… В крайнем случае, так или иначе, но Наполеон будет устранен…

И Витролль бросил быстрый взгляд на Мобрейля. Брольи заметил этот взгляд и пристально взглянул на шевалье.

– Он будет устранен, – как зловещее эхо, повторил Мобрейль.

На следующий день Витролль вернулся радостный и сияющий. Он был принят и Нессельроде, и Меттернихом, и самим императором.

– Дорогой Брольи, – сказал он, – наши шансы поднялись. К сожалению, подробностей сообщить не могу. Скажу одно. От меня потребовали» доказательств», и я дал их. О» нас» уже думают. Это большой успех. Пусть д'Арвильи поддерживает существующее настроение. В главной квартире уверены в близкой и окончательной победе. Дорогу на Париж считают свободной. Блюхер летит вперед по берегу Марны, но ему приказано не вступать в Париж без русского императора. Известий от него ждут со дня на день, и главная квартира готова к отъезду в Париж. Да здравствует Людовик XVIII!

Ночью Витролль и Мобрейль уехали, окрыленные радостными надеждами..

XXIV

Витролль был прав. После победы при Ротьере занятие Парижа считалось в главной квартире несомненным.

Александр был озабочен тем, чтобы медленность движений Шварценберга не дала Блюхеру возможности первому вступить в Париж, и писал ему, чтобы его войска не входили в Париж до прибытия туда союзных монархов, что» политические соображения величайшей важности того требуют».

Императорская квартира пребывала в радостном ожидании.

Наконец, по настоянию Александра, Главная армия медленно и лениво двинулась вперед.

Следом за нею выехала из Труа по дороге в Ножан и императорская квартира.

Блюхер, действительно, торопился. Он двинул свою Силезскую армию вдоль Марны и по обыкновению отдавал только один приказ: «Вперед». Уверенный почти в полном уничтожении французской армии после битвы при Ла – Ротьере, он шел усиленными переходами, разбросав более чем когда-либо отдельные части своей армии.

Маршалы угрюмо перешептывались в тесной приемной императорской главной квартиры в Ножане.

– Нам нужен мир, – говорил вполголоса Ней, встряхивая своей львиной гривой. – Что можем мы сделать теперь, после Ла – Ротьера!

Макдональд пожал плечами:

– Он весел, как после победы.

Немного в стороне от них с мрачным усталым лицом стоял маршал Мармон, герцог Рагузский. Он стоял, опустив голову, по – видимому, в глубоком раздумье. Темные волосы в беспорядке падали на его лоб.

– Ваше мнение, герцог? – обратился к нему Макдональд.

Маршал поднял голову.

– Мое мнение? – переспросил он, словно сразу не поняв вопроса. – Мое мнение? Да, я очень устал… Он сам сказал: «Молодая гвардия тает, как снег…» – А когда я указал ему на жалкую участь жителей и всей Франции, разоренной этими разбойниками – немцами, знаете, что он ответил мне? Он буквально сказал мне: «Ну, в этом еще нет большой беды! Когда крестьянина ограбили и сожгли его дом, ему не остается ничего больше, как взять ружье и сражаться». Вот его слова. Поговорите с ним! – добавил Мармон, безнадежно махнув рукой.

– Наш долг представить ему положение дел, – сказал Ней. – Союзники готовы на мир, – так, по крайней мере, пишет герцог Виченцкий. Повторяется история в Праге и Франкфурте.

В эту минуту в приемной появился герцог Бассано с озабоченным лицом.

– Что нового? – встретили его маршалы, – что пишет Коленкур?

– Все зависит от него, – тихо ответил Маре, указывая на дверь императорского кабинета. – Я передал ему еще утром письмо Коленкура. Англия, Австрия и Пруссия согласны на мир, противодействие русского императора будет сломлено. Но медлить нельзя. Надо воспользоваться моментом. Меня призвал к себе император.

– Нас тоже, – отозвался Макдональд.