За чужую свободу

Левон отвернулся. Он почувствовал, что бледнеет. Ужели князь прочел в его душе его тайну? Левон почувствовал, что на прямой вопрос он не сможет солгать.

Тяжелое чувство длилось несколько секунд…

Но князь спокойно спросил:

– А ты откуда сейчас?

Одно мгновение Левону хотелось все рассказать старику, поделиться с ним своими впечатлениями, порасспросить кое о чем, но он вспомнил о тайне, окружающей их сообщество, и ответил:

– От Новикова. В пятницу мы уезжаем…

– А – а! Ну, что ж! Мне жаль, что ты едешь, но если это неизбежно – поезжай, – сказал старик. Он помолчал и снова начал: – Ты, наверное, сам заметил, как изменилась Ирина после этой истории?

Все ревнивые подозрения разом воскресли в душе Левона.

– Да, – угрюмо сказал он, – я заметил. Княгиня испытала слишком сильное потрясение…

– Она неузнаваема, – упавшим голосом произнес князь. – Я много жил и много видел. Я чувствую, что что-то тяготит ее душу… Она молода, сильна, горда… Эта история, тем более кончившаяся дурацкой комедией с разоблаченным святым, не могла бы сломить ее. Тут есть что-то другое. Если бы я не знал Ирины, я мог бы подумать, что какое-то новое сильное чувство овладело ею… – Голос старого князя звучал сдержанно и скорбно. – А если так… если это так… Какой, однако, вздор, – продолжал он, проводя рукой по широкому лбу. – В ней просто слишком много мистицизма… Я стар… Да, я чувствую это. Я все изжил, все пережил…

Левон молчал.

Кажется, пытка была бы ему легче этого разговора.

Молчание длилось довольно долго.

– Может быть, – прервал молчание князь, – надо развлечь ее? Теперь везде празднества… Мы торжествуем славу русского оружия… Не устроить ли и мне праздник? А? Тем более ты уезжаешь. Это был бы прощальный вечер… Ты пригласил бы своих товарищей, кого знаешь… Это могло бы развлечь ее…

Левон оживился. У него появилась полуосознанная тайная мечта поговорить с ней опять, как тогда… Это так удобно на большом вечере…

– Конечно, дядя, это развлечет княгиню…

– А и то правда, – тоже оживился князь, – живем, словно затворники. Только эти дневные приемы… Тоска. А потом, – все больше оживляясь, продолжал он, – поедем за границу. В Карлсбад. Отчего нет? Туда собираются великие княгини Екатерина Павловна и Мария Павловна, едет Витгенштейн, Остерман, будут Волконские, Анна Степановна Протасова и еще много, много… Пожалуй, и с тобой там встретимся, – уже совсем весело закончил князь.

Эта мысль прямо привела в восторг Левона.

– О, это очень хорошо, – живо отозвался он…

– Да, – с усмешкой отозвался Никита Арсеньевич, – хорошо, если только нас пустят туда… – Это решение, видимо, успокоило старого князя. – Ну, ладно, – сказал он, вставая. – Значит, сперва пируем, а потом – что Бог даст… Доброй ночи.

Он вышел.

Левон чувствовал, что вокруг него сплетается словно какая-то сеть. Неведомая сила толкает его к тому, от чего он хотел бежать. День за днем, час за часом, шаг за шагом он приближается к какому-то роковому моменту, и нет силы разорвать крепко сплетенную паутину судьбы. Разве он не хотел бежать? Случайная встреча с Монтрозом задержала его. Теперь опять задержка. Быть может, ему следовало сказать князю, что не нужно никакого празднества, что нужен его отъезд. Ведь он знал, что мог уехать завтра же вечером, и солгал, что едет в пятницу, чтобы лишний раз увидеть Ирину, чтобы сказать ей (он теперь сознавал это в глубине души) то слово, которое жгло его губы… Бежать? Но разве можно бежать от судьбы? Разве он, если будет жив, не прилетит к ней в Карлсбад? Нет, не уйти от судьбы!

XXV

Давно Петербург не видел такого блестящего съезда. Высшие сановники, представители аристократии и военного мира откликнулись на приглашение старого екатерининского вельможи. Князь Никита пользовался большим престижем как в силу своего древнего имени и богатства, так и всем известной близости ко двору.

Непрерывной вереницей подъезжали экипажи к ярко освещенному дворцу. И казалось, им не будет конца.

Любопытный народ теснился на набережной, любуясь иллюминацией дома, на фронтоне которого горел двуглавый орел и под ним соединенный вензель» А. и Е.».

Князь не ошибся, рассчитывая, что этот блестящий прием оживит Ирину. Он уже давно не видел своей молодой жены в таком оживленно приподнятом настроении, и при каждом взгляде на нее его сердце наполнялось гордостью. Он слышал шепот восторга среди гостей. И действительно, Ирина была сегодня ослепительно хороша, в белом платье, с открытой шеей и руками. На черных локонах горела княжеская корона. На шее белела нитка жемчугов с брильянтовой подвеской. Ирина немного побледнела, отчего ее глаза казались больше. Легкий нервный румянец играл на ее смуглых щеках…

Даже канцлер граф Румянцев, целуя ее руку, с восторгом сказал:

– Вы божественны, княгиня.

Левон не сводил с нее ревнивых глаз. Но она словно избегала его и ни разу не взглянула на него.

Просторные гостиные наполнялись.

Было известно, что только траур по принцу Ольденбургскому помешал приезду высоких гостей…