– Какое глубокое определение! – воскликнул Меттерних. – Вот именно поэтому мы и не можем вмешиваться в интриги, какие, как вы говорите, связывают Штакельберга с Нессельроде. Они действуют на свой риск и страх. Да мы и не интересуемся их поступками. И потом, каких еще доказательств нашего доброжелательства требует его величество император Наполеон? – продолжал Меттерних. – Разве, даже в нарушение нашего нейтралитета, мы не согласились пропустить через наши владения целый корпус Понятовского на соединение с французской армией? Разве мы не выражали открыто нашего отрицательного отношения к выступлению Пруссии?
Легкая усмешка пробежала по губам Нарбонна.
– Поменьше нейтралитета, милый граф, – сказал он, – и побольше содействия нам, вот чего хотел бы, ради взаимной выгоды, император Наполеон. А еще, – добавил он, вставая, и в его голосе послышалась скрытая угроза, – уверяю вас, что время очень дорого, момент легко может быть упущен, а император Наполеон нетерпелив. Когда я могу написать его величеству определенные, положительные условия, на которых Австрия заключает союз с Францией против коалиции? – закончил Нарбонн, глядя в лицо Меттерниха блестящими глазами.
Меттерних встал и, хотя чувствовал себя оскорбленным тоном Нарбонна, был по – прежнему холодно – спокоен.
«Надо терпеть пока», – пронеслось в его мыслях…
Этот тон был уже хорошо знаком ему. Таким тоном много лет говорили французские послы с австрийскими дипломатами. Много лет… начиная с Кампо – Формийского мира, когда Наполеон был еще просто генералом Бонапарте… Весь кипя от сознания своего унижения, Меттерних ровным голосом ответил:
– Когда соблаговолит выслушать меня его величество, кто один только может решить такой вопрос.
– Только помните, господин граф, – уже с улыбкой сказал Нарбонн, – замечательную латинскую поговорку;«Tardentibus – ossa».
– О, не беспокойтесь, господин посол, – тем же тоном ответил Меттерних, – если мы опоздали к Люцену, то теперь поторопимся в Париж.
Они взглянули друг на друга, как два авгура. Они поняли друг друга, и поняли также то, что никакие их переговоры не изменят того неведомого будущего, которое надвигалось на них – неизбежная, темная Мойра.
XIX
В лесу у Гервердской дороги расположился кавалерийский отряд. Ночь была темная, хотя звездная. У составленных ружей солдаты разводили костры и готовили свой незатейливый ужин. Слышалось ржание лошадей и оживленный солдатский гомон. Отряд состоял из двух эскадронов пятого драгунского полка. Полк находился в составе арьергарда генерала Милорадовича, прикрывавшего отступление союзной армии после поражения при Гросс – Гершене или Люцене. Макдональд следовал по пятам отступающей армии, и только благодаря доблести русского арьергарда, принимавшего на себя тяжелые удары, союзная армия могла отступить в порядке на сильные позиции у города Бауцена. Драгунский полк был, если так можно выразиться, арьергардом арьергарда. Это была первая спокойная ночь после почти двухнедельных ежедневных схваток и сражений. Но теперь царила тишина. Упорный враг отстал, или утомленный, или обдумывая новый удар. Ни один выстрел не прерывал молчания этой теплой весенней ночи. Драгунским отрядом командовал князь Бахтеев. С ним был Новиков.
Разгорались костры. Солдаты вешали над огнем свои котелки, вбив в землю толстые суки и положив на них третий. Образовывались оживленные группы. Солдаты были веселы и бодры, несмотря на усталость, как всегда бывает после боев, когда со всею силою пробуждается инстинкт жизни, когда одно сознание, что ты жив, уже действует возбуждающе.
– Дядя, а дядя, – обратился молодой лупоглазый солдат к угрюмому седоусому драгуну, важно сосавшему трубку, лежа на шинели, – кто они будут, хрестьяне али нет?
– Ты это про кого? – спросил» дядя», сплюнув в сторону.
– Да про эстых немцев, дядя Митрий, – ответил молодой солдат.
– Да про каких эстых? – вмешался другой молодой солдат, – те ли, что супротив нас, те ли, что с нами?
Дядя Митрий угрюмо взглянул на говорившего и важно заметил:
– Теи, кто супротив нас, хранцузы, хоть бы и есть вместе с ними немцы, баварцы, понял? А с нами сущие истинные немцы, так-то…
– Все едино немцы, – не унимался молодой, – заодно в Россеи храмы грабили.
– Да я, дядя Митрий, про тех, что с нами, – сказал первый.
– Говорят, быдто хрестьяне, – ответил дядя Митрий, – только не по – нашему.