За чужую свободу

P. S. Я знаю, что ваш племянник в армии, во вражеских рядах; я все же его друг».

Князь был тронут этим письмом.

– Ты знаешь, что пишет мне виконт? – обратился он к Дарье.

– Знаю, – ответила Дарья и заплакала.

– Ну, так завтра я пришлю сюда людей, ты все им укажешь и сама тоже переедешь ко мне, – сказал князь.

В глубоком раздумье вернулся он домой. Он застал Ирину дома в столовой с ее отцом, тоже только что приехавшим.

Князь дружески поздоровался с ним, поцеловал жене руку и на ее вопросительный взгляд произнес:

– Ничего не узнал, канцлер тоже ничего не знает. А Соберсе бежал.

– Как бежал! – воскликнул Буйносов.

Никита Арсеньевич рассказал о своем посещении Соберсе и прочел письмо.

Но Ирина слушала совершенно безучастно. Едва дообедав, она ушла к себе. После ее ухода Евстафий Павлович обратился к князю.

– Как похудела Ирина, – сказал овг. Князь кивнул головой.

– Она не хочет обращаться к медикам, – ответил он, – и не хочет уезжать ни в имение, ни за границу.

Буйносов покачал головой. Ему самому страстно хотелось поехать за границу, но средств на это у него не было, а снова спрашивать он стеснялся.

– И потом, – продолжал князь, – я боюсь, что близость к театру военных действий еще сильнее поразит ее.

– Но, во всяком случае, я поговорю кое с кем, – закончил Буйносов, – заручусь мнением медика, а потом буду настаивать на отъезде.

Князь кивнул головой.

Ирина провела бессонную ночь. Ею овладела непонятная уверенность, что слухи справедливы, что, действительно, произошло что-то ужасное. Напрасно она отгоняла от себя страшные картины. Ей снился Левон, он звал ее, протягивая окровавленные руки, и шептал:

– Только сказать, только сказать…

Ей представлялись груды трупов, гром орудий, искалеченные тела.

Она металась всю ночь, плакала, молилась… То рвалась туда, то боялась возможной встречи там.

Пришедший на другой день Дегранж удивился измученному виду княгини. Но, по его мнению, скорбное выражение лица придавало ее красоте больше одухотворенности и делало ее похожей на мученицу. Он принес новые тревожные слухи. Но передавал их осторожно и с оговорками. Ирина так измучилась за ночь, что слушала его почти равнодушно. Затем Дегранж с грустью сообщил, что он на днях уезжает, так как имеет важные поручения в Варшаву по делам церкви и что по совету медиков должен провести некоторое время в Карлсбаде.

– Но отчего бы не поехать в Карлсбад и вам? – обратился он к Никите Арсеньевичу. – Мне кажется, для княгини это было бы полезно. Перемена впечатлений, курс лечения в Карлсбаде – это, несомненно, повлияло бы благотворно.

Князь был очень рад неожиданному союзнику и с жаром ответил:

– Да, я был бы счастлив этой поездке, не знаю, как княгиня.

Ирина сидела молча, опустив голову. В ее душе происходила та же борьба. Она боялась приблизиться к тому, от чего, по ее сознанию, должна была бежать, и страстно хотела этого.

– Я не знаю, – тихо отозвалась она, не подымая головы, – мне кажется, я так устала, что мне не хочется двигаться.

Она усмехнулась.

– О, это нехороший признак, – улыбаясь, заметил Дегранж, – в таком случае именно необходимо насильно оживить организм. Нельзя поддаваться временному упадку духа. Здесь, вдали от событий, в неизвестности нервы чрезмерно напрягаются. Я понимаю, какие великие для России и страшные события теперь совершаются. Но их легче переживать вблизи, чем вдали в полном неведении.

Последние слова Дегранж произнес с особенным ударением. Ирина молча покачала головой, между тем как сердце ее сильно билось и она готова была кричать: ехать, ехать, ехать!

Вечером приехал Буйносов и прямо начал с того, что сегодня он видел медика Киршбаума, который лечит всех сенаторов, и с первых же слов о состоянии здоровья Ирины Киршбаум заявил: в Карлсбад!

– Я завтра же привезу его, – закончил Буйносов.

– Ради Бога, отец! – воскликнула Ирина.

– Но, дорогая Irene, отчего бы нам не поехать и в самом деле? – ласково начал Никита Арсеньевич. – Для тебя это будет развлечением, а для нас, – ведь вы поедете с нами, Евстафий Павлович? – обратился он к Буйносову.

– Еще бы! – радостно откликнулся Буйносов.

– Вот видишь, – продолжал Никита Арсеньевич, – а для нас это полезно. Мы подлечимся.

Он нежно взял Ирину за руку.

– Притом мы встретим там своих. И, может быть, даже Левона. А? Поедем.

Князь чувствовал, как похолодела в его руке рука Ирины, когда она тихим, беззвучным голосом ответила:

– Делайте, что хотите, я на все согласна.

XXII

Дорога действительно оживила Ирину. Она так по – детски была оживлена и весела, как давно уже не бывала.

Бахтеевы выехали целым поездом в сопровождении многочисленной прислуги, в числе которой устроилась и старая Дарья. С Бахтеевыми ехали Евстафий Павлович и Дегранж; последний только до Вильны.

Уже в дороге путники узнали печальные вести об оставлении Дрездена и отступлении союзных войск за Эльбу, а также и о смерти Кутузова.