За чужую свободу

Особенно горячо обсуждался вопрос о смещении графа Витгенштейна и назначении главнокомандующим Барклая-де – Толли. Никто не возражал против назначения Барклая-де – Толли, но все единогласно считали Витгенштейна нисколько не виновным во всех неудачах и потому его жалели. Всем было известно, что Блюхер, считая себя старшим в чине, часто не находил нужным исполнять приказания главнокомандующего и преследовал свои собственные планы, всегда лишенные всякого смысла и заканчивающиеся постоянной неудачей. Но он был любимцем Фридриха – потому находился под особым покровительством государя. Кроме того, императорская квартира вечно вмешивалась в распоряжения главнокомандующего и даже без его ведома отдавала свои приказания и отменяла его.

Но среди этого шумного общества три человека не разделяли общего веселья. Это были Бахтеев, Новиков и молодой офицер в адъютантской форме, с красивым бледным лицом, большими утомленными глазами и курчавыми каштановыми волосами. Около него теснилась группа офицеров, некоторые из них, видимо, знали его раньше, а поручик Видинеев, известный кутила, был, очевидно, его приятелем, судя по тому, как он усердно угощал его пуншем и говорил:

– Да пей же, Костя! Ей – богу, тебя подменили. Разве ты таков был? Помнишь? – он наклонился к уху офицера и что-то прошептал, от чего офицер слегка покраснел. – Эх, – продолжал Видинеев, – тряхнем, Костя, стариной.

И он чокнулся с ним.

– Ты вот не изменяешься, несмотря ни на что, – с улыбкой заметил офицер.

– Ей – богу, нет! – воскликнул Видинеев. – Сегодня жив, завтра нет…

– Да, это так, – задумчиво произнес офицер, – но народные бедствия, но разоренная Россия, нищета, сиротство, разрушение…

Он грустно замолчал.

– А не ты ли, – возразил Видинеев, – все толковал про Амуров и Цирцей, а? Так выпьем за любовь! Горю не поможем… А, пожалуй, и поможем – своею смертью. Выпьем же!

И он снова протянул свой стакан. Офицер, улыбаясь, чокнулся с ним.

– Ты неисправим, – произнес он, – но ты прав по – своему.

– Кто это такой? – спросил у своего соседа Бахтеев, заинтересованный словами и наружностью молодого офицера.

Бахтеев пришел после всех.

– Это адъютант Раевского – Батюшков, – ответил тот. – Он проездом здесь в главную квартиру. Он, говорят, поэт.

– А, – произнес Левон, – слышал.

Он, действительно, слышал фамилию Батюшкова и, кажется, где-то читал даже его какое-то стихотворение. Во всяком случае, Батюшков показался ему интересным человеком, а главное новым. Свои довольно-таки наскучили, хотя все были милые люди и хорошие товарищи. Левон подошел к Батюшкову, познакомился с ним и сел рядом. Скоро между ними завязался оживленный разговор. Должно быть, разговор этот не казался интересным остальным, и их скоро оставили вдвоем.

Зато пришедшего через полчаса Белоусова окружила целая толпа, с жадным вниманием слушая его рассказ.

– Я как раз скакал назад, передав приказание, – говорил он, – с батареи Горского. И так близко был, что ядра перелетали через мою голову. Это было, когда они переходили вброд речку. Я сразу узнал его по лошади и треугольной шляпе. Он со свитой выехал из-за поворота и прямо остановился против наших батарей. Тут с батареи Горского открыли по нему адский огонь. А я, признаться, в восторг пришел. Он хоть бы что! Гранаты и ядра так и ложатся около него… А он словно и не видит их.

– Это тебе не прусский король, – произнес кто-то из офицеров. – Тот все норовит за нашего государя спрятаться.

– Да, это не прусский король, – с жаром продолжал Белоусов. – Он долго стоял, свита сзади, а рядом с ним два генерала: один весь в золоте и шляпа с плюмажем, какой-нибудь маршал. Он им говорит и указывает на что-то рукой. И в это время, не успел я глазом моргнуть, как поднялась столбом пыль и дым и, когда рассеялась, вижу, двух нет. Он один.

– Везет же Горскому, – воскликнул один из слушателей, – второй раз. Помните при Риппахе?

– Я даже остановился, – продолжал Белоусов, – а он медленно слез с коня и подошел к дереву, наклонился. А кругом сущий ад. Потом выпрямился, вышел вперед, сложил на груди руки и смотрит на нашу батарею. Смотрит, словно ждет. Тут к нему подошли, окружили его… Не знаю, кто это был убит?

– Один из них был обер – гофмаршал Наполеона, его лучший и старейший друг, Дюрок, герцог Фриульский, – послышался чей-то голос.

Все оглянулись. Эти слова произнес Батюшков, подошедший с Бахтеевым.

– У нас известно об этом, – добавил он. – Это, наверное, тяжелый удар для Наполеона, тем более что так недавно он потерял еще и другого своего друга.

– Будет он помнить батарею Горского, – заметил кто-то.

Новиков задумчиво стоял в стороне. Бахтеев подошел к нему.

– О чем думаешь? – спросил он Новикова. – Скучно?

– Я решил уехать, – ответил Новиков.

– Уехать? Куда и когда решил? – с удивлением воскликнул князь.