За чужую свободу

– Я разделяю мнение графа, – произнес Волконский, внимательно следивший за словами Витгенштейна.

Государь отошел от стола и несколько раз молча прошелся по комнате.

– Отступить! – тихо произнес он. – Это значит признать себя побежденными, поколебать чувства прусского народа, укрепить связи Наполеона с членами Рейнского союза!.. А между тем… Но прусский король не согласится на это, – прервал себя Александр.

– Это единственное средство спасти армию, – заметил Витгенштейн.

– Кампания только что началась, – сказал Волконский, – а наши силы будут прибывать с каждым днем. Кроме того, Австрия…

– Надо покориться необходимости, – быстро прервал его Александр, очевидно, решившись произнести роковое слово, – мы отступаем. Действуйте, как найдете лучше, граф. Я испытываю к вам полнейшую доверенность.

Витгенштейн поклонился.

– Итак, граф, с Богом, – закончил Александр, наклонив голову. – А мне надо еще поговорить с королем.

В тяжелых сапогах с большими шпорами, в рубахе, без мундира, сидел на своей походной кровати Фридрих. На его шее резко обозначилась красная черта от узкого и жесткого воротника мундира. Глаза были мутны, и лицо имело сонное выражение. Он только что, измученный бессонной ночью и тревожным днем, заснул тяжелым сном, как его лично разбудил император.

Фридрих порывался надеть мундир, но Александр положил ему руку на плечо и ласково произнес:

– До того ли теперь, Фридрих.

Вообще в отношении русского императора к прусскому королю всегда проглядывала какая‑то трогательная, снисходительная нежность, словно к ребенку. И было удивительно, как чуткая, утонченная и навсегда раненная душа императора, искавшая новых путей, могла мириться с этим грубым, прямолинейным, без истинного достоинства и гордости, надутым прусским капралом. Но Александр был весь соткан из странных противоречий. Тихим, убедительным голосом начал он объяснять положение дел. Но при первом же слове» отступление» король сорвался с места и, нетерпеливо натягивая узкий мундир, словно без формы он чувствовал себя не королем, нервно закричал:

– Отступать! Никогда! Как великий Фридрих, я скорее погибну под развалинами своей монархии!

И он ударил себя кулаком в грудь.

– Но это необходимо, дорогой друг, – спокойно убеждал его император и вновь повторил все доводы, приведенные ему Витгинштейном. – И потом, что ты будешь делать без моих войск? – добавил он.

– А, вот как! – в раздражении отвечал король. – Так я умру один!

Александр пожал плечами.

– Мы клялись друг другу в вечной дружбе, – тихо произнес он, – и я готов умереть с тобою, я, я один, но жизнь моих солдат принадлежит не мне, а отечеству.

– Если б Винцингероде поддержал Блюхера, ничего этого не было бы, – с горячностью произнес король. – Моим войскам не было оказано поддержки!

– Разве мы не за вас сражаемся, – строго и медленно произнес Александр, – разве не ради вас мы пришли сюда?.. Но нет, нет, – перебил он самого себя, – то воля Бога, то великая миссия, возложенная Им на меня.

Он резко оборвал свою речь и низко наклонил голову. Фридрих не слышал его слов, а если и слышал, то не понял его, и продолжал:

– Отступить! Отдать опять Пруссию ему на жертву! Ах зачем, зачем я послушался гибельных советов. Теперь все погибло!

– Ничто не погибло, – ответил Александр, – мы отступаем на свои резервы.

– До Москвы? – язвительно спросил Фридрих и с горечью продолжал: – Я знаю, что если мы начнем отступать, то не остановимся на Эльбе, а пойдем за Вислу, и мне придется побывать в Мемеле! Ах, если бы была жива Луиза!

– Да, если бы была жива, – беззвучным голосом произнес Александр, и скорбная тень прошла по его лицу.

Король бегал по комнате, нелепо махая руками. Он был жалок и смешон. Вошедший адъютант почтительно вытянулся у порога и отчетливо отрапортовал:

– От его высокопревосходительства генерала Блюхера депеши, – он подал бумаги.

– Дайте, – король нетерпеливо выхватил из его рук бумаги, – можете идти.

Адъютант вышел.

Король развернул бумаги, но с первых же строк из его груди вырвался словно стон, и он тяжело опустился в кресло.

– Что случилось, дорогой Фридрих? – тревожно спросил Александр, быстро подходя к нему.

– Это ужасно! – воскликнул Фридрих. – Принц Леопольд ранен, Блюхер ранен, мой Гюнербейн убит, Шарнгорст умирает!.. – Король закрыл глаза рукой. Через несколько мгновений он продолжал: – Но он, мой герой Блюхер, настаивает на сражении. Да будет сражение, – закончил он, вставая с кресла и гордо выпячивая грудь.

– В таком случае распорядись, – холодно сказал Александр, – я уже отдал своим войскам приказ отступать.

– Но ведь это Ауэрштедт, – с отчаянием воскликнул король, глядя своими оловянными глазами в спокойное, словно застывшее лицо императора.

– Да, конечно, – ответил Александр, – это потеря кампании. Но я думаю, дорогой Фридрих, что ты не пойдешь на это. И поверь мне – не следует предоставлять случайностям битвы того, чего в непродолжительном времени, почти наверняка, можно достигнуть. Мы еще подождем Австрии. До свидания. У нас есть хорошая поговорка: – Утро вечера мудренее.

Александр пожал руку Фридриху и вышел.

XVII