За чужую свободу

– То‑то, что не по – нашему, – оживился молодой. – Я вот, дяденька, при Гиршине видел, – продолжал он, размахивая руками, – как это, значит, наддали мы, а ихние такие мальчишки, право, ей – ей, орут и прут. Ну, мы, значит, их прижали, немного их и было… Тут двое их, парнишки так годов по пятнадцати, бросили ружья да кричат: пардону, пардону!.. Ну, вахмистр Анкудинов и говорит: «Не трож их, братцы». И впрямь жалостно – сущие парнишки… А тут вдруг Блюховы, немцы с офицером ихним. Закричали на нас что‑то, должно, нехорошее, да к ним. Анкудинов кричит: «Не трожь, – это наши пленные». Куды тебе – немцы на них, те только вот этак руки подняли, а немцы их как зачали рубить. О – ох, – вздохнул солдат, – так нешто хрестьяне?

– То ли бывает, – вмешался молодой бравый вахмистр, – сам видел, как ихний офицер пленного застрелил из пистолета. Так себе, ни за что. Хранцуз не то… Он тебе в сражении ровно зверь, а опосля кричит: камрат, камрат, манже, – смеется…

Наступило молчание.

– А то, – прервал молчание все тот же лупоглазый солдат, – перед Гиршином подъехал к нам ихний генерал, старый, с эстакими усами, и ну лаяться по – своему, а по – нашему кричит только: свинья да свинья… А тут и наши господа офицеры… Что ж это, дядя, обругать нас и свой должен, на то он стоит… а немец как же? А?

– Молчи, не твоего ума дело, – угрюмо сказал дядя Митрий, – значит, оно так и надо. Дедушки нет, вот что! Он показал бы им повадку! – не вытерпел старый драгун, поднимаясь с шинели. – Поди‑ка лучше посмотри, чай, размазня уж готова.

Лупоглазый вскочил и подбежал к костру.

– Чудно, – ни к кому не обращаясь, проговорил вахмистр, – вчера церкви Божий грабили, а ныне в друзья попали, да нас же и бранят. Чудно, – повторил он.

Лупоглазый принес котелок. Солдаты вытащили из‑за голенищ ложки, из‑за пазухи краюхи хлеба и принялись за ужин.

В стороне от солдат на пне срубленного дерева сидел князь Бахтеев, а рядом с ним на шинели лежал Новиков, подложив под голову руки, устремив глаза на звездное небо.

– Интересно знать, – прервал молчание Данила Иванович, – остановимся ли мы здесь у Бауцена, или пойдем дальше.

Новиков произнес свои слова тоном человека, которому, именно ему, нисколько это не интересно, а только хочется отогнать от себя какие‑то другие, важнейшие мысли.

– Почему же нет? – насмешливо ответил Левон. – Эти позиции спасли однажды Фридриха Великого после гохкирхенского поражения. Почему им не спасти и Фридриха маленького!

– Но то был Фридрих Великий и против него Даун, а это Фридрих маленький – и против него Наполеон. Это разница, – равнодушно возразил Новиков.

Князь пожал плечами и ничего не ответил. Наступило молчание. Его опять прервал Новиков.

– Дело при Люцене представлено как победа, – начал он. – Войска получили благодарность, граф Витгенштейн орден Андрея Первозванного, а генерал Милорадович графское достоинство, и Блюхер, Блюхер, этот старый вахмистр, – Георгия второго класса!

– Ну, что ж, – отозвался князь, – Милорадович заработал графство.

– Я не говорю про него, – ответил Новиков, – но Блюхер! Но делать из Люцена победу, а из Блюхера героя!

– Надо же утешить чем‑нибудь прусского короля: ему, бедняге, ведь хуже всех придется в случае неудачи. Опять надо будет приниматься за чистку сапог Наполеона, как во времена дрезденского съезда королей перед походом в Россию.

– Когда‑то все это кончится! – вздохнул Новиков,

– Ах, да не все ли равно! – угрюмо произнес князь. – Везде, всегда одно и то же, одна тоска, одна бессмысленность… Для чего эта война, эта кровь, для чего Наполеон и Александр, эта ночь и звезды и… – Он замолчал.

Молчал и Новиков, снова неподвижно глядя на звездное небо, вспоминая иную весеннюю ночь…

Говор смолк. Погасали костры. Солдаты, завернувшись в шинели, приткнувшись друг к другу, спали. Только немногие еще возились около лошадей или костров. Тихо шумел лес молодой зеленью. Веяло свежим дыханием весны, словно глубоко и мерно дышала земля, просыпаясь после зимнего сна к теплу и свету. И тоскливее, и больнее становилось одинокому сердцу.

– Ваше сиятельство, людей ведут с заставы, – прервал задумчивость друзей вахмистр.

Князь поднял голову, Новиков привстал на локте.

– Каких людей? – спросил Левон.

– Не могу знать, с первой заставы привели, – повторил вахмистр.

– Ведите сюда, – приказал князь.

В передовой заставе с полуэскадроном стоял Белоусов.

Через несколько минут на поляне перед князем появилась группа всадников, человек пятнадцать. Унтер – офицер с первой заставы, подъехав к князю, доложил, что эти люди – десять человек – были задержаны первой заставой. Они заявили, что принадлежат к прусской кавалерии и ищут свой отряд.

По приказанию Белоусова их направили сюда.

– Кто из вас старший? – спросил по – немецки князь, обращаясь к задержанным.

– Я, – ответил один из них.

Он соскочил с коня и быстро подошел к князю. Насколько можно было рассмотреть его лицо, это был совсем молодой человек, без усов, с длинными волосами. Он снял круглую шляпу, поклонился и проговорил: