За чужую свободу

Нельзя сказать, что Меттерних скоро пришел в себя после этого разговора. Как! Так просто опрокинуть все здание дипломатии, свернуть с намеченного пути, пренебречь своими обещаниями, своим честным словом, так легко и весело предать своих недавних друзей! И сам он, Меттерних, в каком будет положении? А получаемые им» субсидии»? Долго Меттерних не мог заснуть в ночь перед своим отъездом. Но мало – помалу он успокоился. Политика есть политика, решил он, всегда во все времена своя рубашка была ближе к телу. А лично он? Что же… Если умеючи повести дело, то разве нельзя получить от Наполеона компенсации? И в уме Меттерниха замелькали заманчивые титулы: принц Понте – Корво, принц Беневентский, великий герцог Бергский и проч., и проч., что щедрой рукой раздавал император Запада своим друзьям и союзникам… Принц Пармский, например, это тоже звучит очень недурно.

То, что Меттерних увидел в Дрездене, заставило его подумать, что его августейший повелитель не так глуп, как это может показаться иному… К тому же ему было известно, что Александр не принял герцога Виченцкого, указав, что ему следует обратиться к императору Францу, что, конечно, увеличивало значение Австрии; а в стане союзников были серьезные разногласия среди прусского и русского высшего командного состава. Все это давало Меттерниху почву для более или менее независимого разговора с Наполеоном.

В ожидании аудиенции Меттерних имел частые свидания с Маре, герцогом Бассано, и из его слов убедился, что император Наполеон от души желает сохранить дружественные связи со своим тестем. А из разговоров с маршалом Бертье, принцем Невшательским, он мог вывести заключение, что маршалы искренно хотят мира.

Но хитрый Меттерних не открывал своих карт.

XXVII

В ожидании приема Меттерних стоял в зале, окруженный блестящей толпой маршалов и придворных. Внешне Меттерних был совершенно спокоен, но в душе испытывал сильное волнение и как бы некоторую робость, вообще ему не свойственную. Чутьем придворного, по выражению лиц, по тону голоса и нескольким беглым фразам, он убедился, что император сегодня не в духе. Немецкие принцы, очевидно, уже осведомленные о дурном настроении императора, говорили шепотом и старались держаться подальше от дверей маленькой залы, отделявшей их от кабинета Наполеона. Меттерних видел всеобщее внимание к себе и, непринужденно беседуя, не переставал обдумывать предстоящий разговор.

– Довольно, Фен, – произнес Наполеон, беря со стола шляпу.

Барон Фен, секретарь императора, с облегчением вздохнул и положил перо. Еще бы! Он не машина. Император диктовал ему часа три подряд без остановки.

– Вечером вы принесете мне подписать, – продолжал Наполеон.

Фен встал, ожидая разрешения уйти, но Наполеон подошел к окну и, заложив за спину руки, смотрел в него. Хотя Наполеон взял со стола шляпу, видимо, собираясь уходить, но, кажется, забыл об этом.

Он был в белых лосинах, в ботфортах, в белом кашемировом жилете и синем мундире со звездой Почетного легиона. Брови его были слегка нахмурены. Фен хорошо знал о причине дурного настроения императора. Из перехваченной переписки графа Стадиона Наполеон ясно увидел двойную игру Австрии. Последнему письму Франца, пересланному ему Меттернихом, с уверением дружбы, он не верил и считал его обычной хитростью. Из Испании приходили неутешительные вести, а в армии не хватало лошадей и орудий. Между тем Россия и Пруссия заключили договор с Англией в Рейхенбахе, обеспечивающий их субсидиями.

Все это заставляло его жалеть о том, что он согласился на перемирие, и негодовать на Австрию, которая могла бы дать ему решительный перевес. А он еще не знал о розни в союзных войсках, о недостатке снаряжения и снарядов, о том, что австрийская армия не готова и в настоящее время ничем не могла бы помочь союзникам. И что он теряет случай вернуть себе новой победой поколебленное могущество. Вошедший обер – церемониймейстер доложил его величеству, что на сегодня назначена аудиенция графу Меттерниху.

Наполеон быстро оглянулся.

– Да, – отрывисто произнес он, – я забыл. Пусть войдет.

«Неудачный день для Меттерниха», – подумал Фен, глядя на бледное, застывшее лицо императора и его потемневшие глаза.

Наполеон остановился посреди комнаты. Фен видел его строгий профиль, прядь волос, упавшую на лоб, сдвинутые брови и выдавшийся обтянутый живот.

Меттерних, низко наклонив голову, сделал несколько шагов и, отдав придворный поклон, остановился в почтительной позе.

Несколько мгновений, показавшихся австрийскому дипломату бесконечными, император молчал.

– Итак, вы здесь, Меттерних, – начал он наконец полунасмешливо, полупренебрежительно. – В добрый час! Но почему так поздно? Мы уже потеряли целый месяц…

Голос императора стал резким и суровым. Меттерних только что хотел возразить, но Наполеон не дал ему времени и продолжал: