За день до полуночи

— Сколько? Сколько ты зарабатываешь?

— За риск и прочими надбавками получается тысяча семьсот в месяц.

Лицо Натана Уоллса искривила презрительная усмешка.

— Да это же крохи, парень, — рассмеялся он. — Я зарабатывал такую мелочевку за одну субботнюю ночь на Пенсильвания-авеню. А ты рискуешь своей гребаной задницей за каких-то семнадцать сотен.

Уидерспун только посмотрел на него. Потом повернул руку и бросил взгляд на большую «Сейку», укрепленную циферблатом вниз.

— Ты бы лучше поел. Выходим в 14.50. Уже скоро.

— Мне нравятся твои часы, парень. Прямо-таки ювелирное изделие, а я люблю ювелирные изделия. Позволь рассказать тебе, что во Вьетнаме сержант по фамилии Лопес приобрел себе отличную «Сейку» для подводного плавания, вроде твоей. И надел ее, уходя в катакомбы. Парень, да на них цифры видны за милю. Азиаты и воспользовались этим, какая-то вьетконговская леди, вроде нашей очаровательной девушки, засадила пулю прямо в цифру двенадцать, ему аж кисть оторвало. А когда он завопил, она послала пулю ему в глотку. Я это знаю точно, потому что сам лазил в дыру и обматывал его ноги гребаным проводом, чтобы вытащить оттуда эту дохлую задницу. Так что, если хочешь носить свои прекрасные часики, приятель, держись от меня подальше. — Уоллс снова рассмеялся.

Уидерспун молчал. Затем согласно кивнул.

— Сниму их перед уходом и оставлю кому-нибудь.

— Послушай, парень, еще дезодорант. Понимаешь, я чую запах этого дерьма. А если в дыре будет вьетнамец, он его тоже учует и разнесет вдребезги твою задницу, а заодно и мою. Так что нам обоим пойдет на пользу, если ты вымоешься, а то прямо-таки как будто телеграммы посылаешь.

— Но в этих тоннелях не должно никого быть.

— Приятель, когда ты считаешь, что там никого нет, именно тогда они превращают тебя в труп. Ты женат, парень?

— Да, — ответил Уидерспун.

— У тебя была баба прошлой ночью?

— Отвяжись.

— Приятель, последний раз я щупал только собственную задницу, это было, когда один белый негодяй позабавился с ней в душе. И сейчас я был бы не прочь побаловаться с бабенкой перед этим последним путешествием.

— Мне велели позаботиться об оружии. — Решительно перевел разговор Уидерспун. — Можешь взять М-16 или маленький немецкий автомат МР-5. А если хочешь, пистолет калибра 45 или 9 мм.

— К черту, парень, никогда не пользуюсь пистолетом, да и автоматы терпеть не могу, они слишком шумят, заставляют мою задницу нервничать. Предпочитаю хороший обрез. Когда стреляешь из этой штуки, то грохот сильнее, чем в аду. Если там будут вьетнамцы, то они перепугаются. Можешь спросить у этой девушки. Азиаты не любят шума.

— Но они не азиаты. И не вьетнамцы, — угрюмо заявил Уидерспун.

— Да, конечно, конечно. А теперь иди и поищи обрез. Достанешь обрез для ниггера?

Уидерспун ответил, что поищет, и ушел.

Уоллс сидел, прислонившись спиной к стене, и курил сигарету. Давно знакомое и уже забытое чувство начало охватывать его. Такое чувство возникает, когда понимаешь, что дело дрянь, — какая-то растерянность, мандраж в кишках. Не то что очень неприятно, но сильно не по себе.

Снова в дыру.

«Эй, парень, я же завязал с этими дырами. Ты знаешь, у меня была отличная жизнь».

Натан подумал, что сегодня ему предстоит умереть.

Умереть в дыре.

«А я-то думал, что навсегда завязал с этим дерьмом».

Джек Хаммел следил, как пламя пожирает металл. Глядя на него, он пытался сосредоточиться только на работе, ни о чем другом не думать. И все-таки мысли его возвращались к генералу.

Странный человек. Одно его присутствие заставляет нервничать. Джека пугала его фанатичная манера убеждать и руководить. И еще то, что генерал, похоже, был состоятельным, по крайней мере, принадлежал к высшему обществу, а Джек всегда чувствовал неуверенность в присутствии таких людей.

Но было в генерале и что-то нереальное, что-то от героя кинофильма. Мальчишкой он видел много фильмов о бешеных генералах, маньяках, пытавшихся завоевать мир. Джек попытался примерить нынешнего генерала к тем киногероям. Но ничего путного из этого не вышло, потому что в памяти стояли скучные лощеные лица кинозвезд, неестественные в рамках черно-белых кадров. А тут совсем другое дело, тут симпатичный, живой генерал. Это сравнение рассмешило его, и Джек начал давиться от смеха.

— Вы находите это забавным, мистер Хаммел? — Голос генерала с трудом пробился к нему сквозь шум горелки.

— Нет, просто я… — Джек не сумел закончить фразу.

— Все в порядке. Смейтесь. Я привык к этому. Надо мной часто смеялись раньше.

На Джека смотрели жесткие, абсолютно серьезные глаза генерала. Он оцепенел. Горелка дрогнула, и Джек опустил руку.