За день до послезавтра

Если бы к утру на пункте сбора у вскрытого тайника с оружием собралось бы только две бригады, почти небоеспособные четвертинки их группы, или вообще удалось дойти кому-то одному, операция отменялась. В этом случае в 7 часов утра предписывалось точно по выученной наизусть технологии уничтожить все содержимое тайника, после чего отходить по индивидуальному для каждой бригады маршруту. На отходе строго запрещалось производить какие-либо активные наступательные действия, даже при полном отсутствии риска для себя. Эта деталь была настолько интересной и необычной, что Турпал в свое время серьезно раздумывал, случалось ли что-либо подобное хоть один раз до этого. Потом вспомнил: да, случалось. Знаменитая пара приказов начала декабря 41-го года: «Начинайте восхождение на гору Ниитака», и, соответственно, «не начинайте». Аналогия была интересная и даже лестная. Осознав ее на последовавшем за окончательным отбором этапе подготовки, в какой-то микроскопический перерыв между практическими курсами и работой с документами, Турпал Усоев задумался так, как не думал, наверное, с самого института…

Если бригад у тайника собиралось три, они должны были атаковать: никаких сигналов отмены не предусматривалось. Как части группы, так и вся группа в целом были с момента выхода полностью автономны. Сами они имели и право, и возможности связаться с прикрытием: как боевиками, так и чиновником высокого ранга, погоны или удостоверение которого позволяло выстроить по стойке «смирно» не то что железнодорожных милиционеров, но и армейских офицеров. С группами же никто не мог связаться никаким образом — даже те немногие, кто знал, что они существуют. У них были пароли: свои для каждого варианта развития событий, и другие «свои» — для тех случаев, которые предусмотреть невозможно.

— Ре́мель, — сказал ему на прощанье Абу-Сирхан, — Турпал, брат. Я на тебя надеюсь. Ты знаешь, для чего мы живем на земле. Не позволь русским увидеть тебя настоящего до того, как им придет время умирать.

«Ре́мель», «бегущий» — это было его собственное имя на эту неделю: не свое, данное отцом, и даже не то, которое стояло в чужих документах. Это имя он должен был назвать только в одном случае — если бы ему потребовалась помощь. «Муджесс» и «Хафиф», «усеченный» и «легкий» были именами для Гады и Маарет. Сами они не знали «специального имени» командира, как не знал его никто, кроме самого Арзу. Система была однонаправленной: Арзу и Турпал знали имена всех и, перечислив несколько имен, могли обозначить степень опасности для невидимых и незнакомых собеседников на противоположном конце телефонного кабеля или радиоэфира. Командиры двух других бригад знали имена только своих людей, а рядовые бойцы не имели понятия даже об имени товарища. Поэтому то, что Абу-Сирхан произнес слово «Ре́мель» вслух, было знаком очень большого доверия. И одновременно — угрозой.

На одиннадцать человек приходилось тринадцать имен, соответствующих тринадцати метрам классического арабского стихосложения. Два имени, «Вабфир» и «Сари», были лишними, — произнесение их вслух по отношению к себе или любому из членов группы означало провал. Но, как и многие другие детали и прихотливые изгибы петель схемы, призванной обеспечить их успех, прямая помощь никому из них не понадобилась. Русские проспали, не сумев перехватить никого… А теперь до цели оставалось лишь несколько минут.

* * *