За державу обидно

Командиром батальона, где я стажировался, был майор В.А.Данильченко, сапер по образованию, человек резкий, разносторонне подготовленный, с оком зорким и всевидящим, с языком ядовито-насмешливым. За месяц стажировки Владимир Ананьевич четко объяснил нам, подкрепив массой практических примеров, главное: Офицер — это Артист. Другими словами, обязан ты, Офицер, овладеть любой ситуацией, подобрать душевный ключик и уметь держать в руках любую, самую разнообразную публику. А посему — никаких шаблонов, с единой зимой и летом постной физиономией удачи не видать. Учил комбат здорово, один недостаток: перебрал я в голове все образчики данильченковского артистизма все до единого и установил, что они, как бы это помягче сказать, трудно поддаются литературной обработке.

В ходе подготовки к учениям мы совершили по два тренировочных прыжка. Причем, когда в первый раз увидели площадку приземления, у нас у всех без исключения глаза на лоб полезли: каменистая, твердая, как бетон, поверхность была густо устелена мелкими камнями, камни величиной с кулак и более собраны в кучи. «И это вы сюда прыгаете?» — «Да, а что?» Действительно, приноровились, даже ногу никто не подвернул. Прыгали из самолета АН-12 в два потока в рамку. Теория предусматривает отделение парашютистов в шахматном порядке, что должно гарантировать безопасность, а практика показала, что начиная с 5–6 пары порядок отделения нарушается, в результате некоторые индивидуумы приземлялись, имея на лице явные следы соприкосновения с сапогом ближнего своего из соседнего потока.

В день, предшествовавший учению, Данильченко принес бархатное знамя с бахромой размером 1,5 х 1 метр с вышитым портретом Ленина. Вручил мне этот стяг и определил задачу: «Ворвемся на высоту — водрузишь!»

Я проявил совершенно неуместную инициативу: «А древко? Что я его, в руках держать буду?»

— Молодец, — похвалил комбат, — соображаешь. Иди в саперную роту, я ею раньше командовал, и возьми щуп, он заменит древко.

Взял я этот щуп на три колена по 50 сантиметров каждое и вторую пустую сумку от противогаза, куда и упаковал знамя, а «колена» пришлось примостить в сапоги: никуда они больше не лезли. Прихватил с собой и бинт. Решил: если с этими чертовыми «коленами» при прыжке поломаю ноги, так хоть их использую в качестве шин.

Подняли нас затемно. Весь полк вышел к аэродрому, где стояло более сорока АН-12. Когда уже сидели в самолетах, прибежал выпускающий и раздал по рядам по четвертушке хлеба и куску жирной колбасы. Все голодные — сразу накинулись и съели. Впереди меня сидели командир роты и два связиста с радиостанциями. Лететь предстояло 2,5 часа.

В салоне был тяжелый воздух: отдавало керосином. Согласно расчету на десантирование, в самолете на 2/3 оказались молодые солдаты. Как выяснилось несколько позже, «букет» получился совершенно замечательный: жирная колбаса, керосин, волнения и неопытность. Результат не заставил себя ждать. По прошествии часа народ стал суетиться и звать борттехника, прося принести ведро. Началась «тошниловка». Борттехник, наобещав всяких кар земных и небесных, принес ведро. Правда, оно было высокое и узкое, и самый нетерпеливый, первым его схвативший, не попал в горлышко. К парам керосина добавился едкий запах рвоты, и пошла цепная реакция. Меня сроду никогда не мутило, ни до этого случая, ни после, но тут я почувствовал, что близок к тому, чтобы ударить лицом в грязь. Техник, поняв безнадежность ситуации, смирился. Зелено-бледные лица, специфические остатки колбасы на полу, соответствующие «ароматы» — я сидел и почти молился, когда, наконец, откроется рампа и я смогу отсюда вырваться. Это было пределом мечтания. Полтора часа почти бреда, когда я сам себя уговаривал потерпеть еще немного. И уговорил. Ух с каким наслаждением я оставил самолет! Как это здорово голубое небо и очень много свежего воздуха. Воистину, что имеем — не храним…

Ко всему еще выяснилось, что задача батальону была изменена. На предполагаемую высоту мы не попали: кругом, насколько хватало глаз, расстилалась песчано-каменистая пустыня с редкими кустиками верблюжьей колючки. Ноги я не переломал, но и знамя водружать было некуда, и я все учение протаскался с ним, как дурень с писаной торбой.

Задачу батальон, тем не менее, выполнил успешно. Мы должны были совершить по жаркой пустыне двадцатикилометровый марш. Вода в наших фляжках иссякла, но мы не унывали, зная, что по маршруту движения находились два колодца. У нас были специальные таблетки пантацит, с помощью которых можно было в течение 20 минут любую воду сделать пригодной для питья.

Пункт хозяйственного довольствия ушел далеко вперед. Вскоре мы приблизились к первому колодцу. Доктор опустил «кошку» в колодец и достал… дохлую собаку. Врач объявил, что эту воду пить нельзя, и все с ним согласились. Жара отупляла и изматывала. До следующего колодца нужно было топать еще семь километров. Но и в другом колодце вместо воды нам досталась дохлая собака.